Задрожал Иоанн,- послышались ему шаги... Нет никого. Бежал за стеной родник, мышь пищала. Оправил Бомелий фонарь, стал воск мять...
8
Совсем потерялась в беде Аринушка. В темноте жалась к холодному камню и плакала, ничего толком не могла понять. Горько сокрушалась о родителях, то вовсе о них забывала, не ведала, за что осерчал на нее Шкурлатов, за что попала сюда - в гиблую холодную пустоту.
Вспоминала, как сои: нынче водили ее к немощной царице; сизобровый немчин клал Аринушкину руку на царицыну грудь; будто полегчало ей, встала, смеялась над личиком чудным, перекошенным... Притомилась и - век не смежив - забылась сном Аринушка, не видела, как дверной глазок зазастило Шкурлатова лицо.
Посветил в тайник - обмер: на полу - боярышня пропавшая; недвижны глаза синесветые, горючие, рассыпалась в плеск тугая червонная коса....
Прислонился к камню Шкурлатов.
- Сгубил, сам сгубил горлицу ясную! А все хмельной дьяк попутал!..
Помыслилось: "Отворю тайник!"... Да хитер замок, засов - закладной, ключи - у Бомелия... Тут близехонько почуялись ему голоса. Пошел на шум,голоса смолкли. Сделал по ходу круг (был тут давний пролом). И вот: на дверях - вислый замок отперт, красной струечкой бежит в щелку свет.
Заглянул в окошко: горит фонарь, царь и магик склонились над чем-то; стоят сундуки, как гроба.
Кинулся вспять. Нейдет из ума Аринушка. Жалит - жжет жалость неодолимая. Под дым спустил бы хоромы царские!..
Дважды спутал он преухищренно вырытый ход.
9
...Кончил Бомелий лепить. Лежала на его ладони скуластая чучелка, видать по всему - татарин. Засмеялся магик: - Чем не хан?
Положил чучелку перед фонарем на пол, помолчал, свел сизые брови, стал шептать. Надулись на шее у него узлами жилы, глаза покраснели; быстро протянул нож: - Коли, государь!
Ударил царь раз, другой, и третий ударил. Вдруг зазвенел нож, рухнул, захрипел Иоанн.
Сжал Елисей кулаки, кинулся рвать на царевой груди одежду; - и неловок же царь! - было под нею три алых ссадинки-пятна... Лежал Иоанн на полу, один глаз был закрыт, другой бился. Повернулся, плюнул Бомелию в лицо.
Утерся тот рукавом и опять завозился.
Не извели хана. Пищала в углу мышь, коптил фонарь, слюда чернела. Прыгал по каменным плитам светбагрец...
10
Кованое глухое небо над степью. Ветер, серый и терпкий, полынь мчит.
Были звезды. Нет звезд. Остались две: большая к маленькая.
У Ай-Ханым есть шелковый моток. Полететь на маленькую звезду, спустить нитку прямо вниз - шатер Девлет-Гирея там.
Проснулась Ай-Ханым, пошла по стану.- У шатра - упившийся - лежит отец. Села подле него, песню о шелковом мотке запела. Звенит степь. Храпит хан. Тишь.
Звезды. Ай-Ханым песню поет...
Встал Девлет-Гирей, выругался и выпил ковш араки.
Сидел на войлоке толстый, как жаба, растирал тело до утра.
Когда звездочка упала у шатра на руки Ай-Ханым, поставила она перед отцом еду. Вкусно пах бишь-бармак. Жирной пятерней черпал Девлет-Гирей густую лапшу и сало. Вдруг откинули ковер.
Гонец Хайреддин, что был послан к Грозному, встал на пороге и пал ниц. Подал коробок с печатью. Сорвал хан сургуч, вынул слепленное из теста свиное ухо. Молчал Хайреддин. Молчал Девлет-Гирей.
Потом сел, как сидел, и сожрал сразу полугодовалого ягненка.
Хайреддин рассказывал, как его принял Грозный.
Хан кончил есть, вышел из шатра. Толпились, подходили батыри и беи. Сказал Девлет-Гирей: - Собака - московский царь плюет на нас!.. Ты, Шигай, поведешь Улу-Юз, Тараклы,- Урта-Юз, КичиЮз поведет хан Тявка. Впереди пойду я!
Запылал в солнце ханский малиновый в полосах халат.
- Привести русского!
Чужой рукой написал Девлет-Гирей Грозному ярлык: "Иду на тебя за Казань и за Хазторокань, а все ваше добро - переведу на прах".
Снимались шатры. Скрипели кибитки и кобзы. Сверкали колпачки и плоские круглые шапочки татар.
Клубились сплошным руном стада. Лился, как дождь, слитный цокот.
Цвела степь здесь; тронулась - процветет там.
Были звезды. Нет звезд. А если из того самого места, где стояла маленькая звездочка, Ай-Ханым теперь спустит нитку - шатра Девлет-Гирея уже не будет там.
Небо над степью - кованое, глухое. Ветер с полдня- красный и терпкий полынь мчит...
11
...Под теремами в гиблой холодной темноте томилась Аринушка. Вошли стрельцы, повели; торопились чего-то.
Подул ветерок, понесло будто рекой - сыростно. Повел ход влево и прямо, и вот - травка. Зажмурилась Аринушка, радостно пьет острый водяной дух.
Над нею - стена кремлевская. Нависли грозно машикули, торчат из бойниц самопалы, стрельцы на стене смолу ставят, ладонями кроясь, вдаль глядят. Стоит круг Москвы черный дым. Закричали со стены: "Идут!
Читать дальше