С другой стороны, «быстрая и веселая» война означала, что на поле боя командиры не могли полагаться на проверенные оборонительные тактики. Как говорит Читино: «Еще в XVIII веке Фридрих Великий сформулировал прусскую военную доктрину весьма лаконично: прусская армия всегда атакует. Его приказ кавалерии был неизменным — она всегда должна была наносить удар первой, а не ждать пока ударит противник. Такая бульдожья агрессивность накладывалась на давнюю немецкую традицию быстрого маневрирования войсками.
Вместе с этим „бульдожьим“ подходом к войне германская армия также выработала концепцию Auftragstaktik — „командования по директивам“ [6] Auftragstaktik опирается на директивы, в основе которых лежит приказ на общую боевую задачу.
. Немцы в гораздо большей мере, чем их противники, прибегали к делегированию полномочий. Полевым командирам отдавали приказы, но дальше они пользовались неслыханной для английской или французской армии свободой действий. Действия того же Роммеля были прекрасным примером немецких методов ведения войны. Подразделения 7-й танковой дивизии Роммеля первыми пересекли реку Маас неподалеку от деревеньки У (Houx ) . Это было полной неожиданностью для союзников, поскольку в окрестностях У Маас течет в глубокой теснине, что делает это место идеальной позицией для обороны. Солдаты французской Девятой армии окопались на противоположном берегу, готовые к бою. Однако серия решений, принятых Роммелем и его людьми непосредственно на месте — от поджога нескольких домов для создания дымовой завесы до организации веревочно-блочной переправы, — позволила форсировать Маас именно в этом месте. И прежде всего потому, что Роммель следовал прусской доктрине быстрых и внезапных действий. Французские командиры считали, что после подрыва мостов через Маас у них будет несколько дней на подготовку. Но, благодаря стремительным действиям Роммеля, у них остались на это считаные часы.
Роммель был чрезвычайно талантливым генералом, однако его действия были вполне типичными для немецких командиров любого уровня — вплоть до унтер-офицерского. Как написал после войны генерал Манштейн, „Германский метод ведения войны коренится глубоко в немецком национальном характере, который — вопреки всей чуши, которую несут про „слепое повиновение“, — подразумевает большую степень самостоятельности и склонность к совершению рискованных действий, что, вероятно, объясняется нашим германским культурным наследием“ ‹52›.
Хотя изначальная рискованность стратегии Гитлера во многих случаях повергала германских генералов в шок — примерами могут служить совещание Хоссбаха в 1937-м [7] Под этим названием вошло в немецкую историографию секретное военное совещание 5 ноября 1937-го с участием Гитлера и высшего военного руководства, на котором Гитлер впервые сообщил своему генералитету о намерениях начать войну. До этого времени во всех публичных выступлениях Гитлер клятвенно заверял общественность о своем стремлении к миру. На совещании Гитлер изложил конкретные шаги, которые он собирался предпринять, чтобы завоевать для немцев «жизненное пространство» на Востоке. Подробные записи выступления Гитлера, которые вел полковник Хоссбах, адъютант и помощник Гитлера, стали позднее известны как Протокол Хоссбаха.
и решение о начале вторжения во Францию, — но, как бы парадоксально это не звучало, в войсках ценили возможность, предоставленную немецким командирам, лично анализировать риски и принимать самостоятельные оперативно-тактические решения. Принцип самостоятельности работал. Более того, этот принцип стал основным методом управления и во внутренней политике гитлеровской Германии. Сам Гитлер однажды сказал: „Я никогда не обсуждал с Шахтом (министр экономики Германии в 1930-е), какие средства имеются в нашем распоряжении. Я лишь говорил ему: „Вот мои требования, и они должны быть выполнены““. Ключевой составляющей харизматического правления Гитлера было желание, чтобы при выполнении великой задачи его подчиненные действовали по своему усмотрению. А это и есть суть военной доктрины Auftragstaktik — командования по директивам.
Эти методы представляли собой полную противоположность стилю управления в армиях союзников. Эдвард Оутс, служивший в британском Королевском инженерном корпусе, на себе ощутил, как недоставало самостоятельности во время отступления из Франции: „Я вспоминаю бельгийцев, их медные шлемы… Многие из них говорили: „Нам нужен офицер. Если у нас будет офицер, мы будем сражаться. Но офицера нет — и мы не знаем, что нам делать…“ Я был [также] немного удивлен тем, как быстро сдалась французская армия, но об этом я тогда даже и не думал. Мы были просто солдаты и делали то, что нам говорят. Не было у нас никакой стратегии, даже мысли не было, где мы сражаемся и что происходит, — мы просто были там, где были“ ‹54›.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу