В литературе 20-х гг. не раз появлялись публикации с яркими описаниями чекистских расстрелов, которые вызывали протест работников Лубянки, видевших в них и вредный абстрактно-гуманистический подход, и расконспирацию методов своей работы. У части интеллигенции того времени — и не только эмигрантской — было ощущение необходимости сделать всё, чтобы не предать забвению события эпохи террора. Сибирский писатель В.Я. Зазубрин в течение всех 20-х гг. собирал информацию о работниках Чека, в поисках своих героев посещая даже психиатрические больницы. Его натуралистическая и вместе с тем психологически проработанная повесть о чекистском терроре «Щепка» была написана тогда же, но опубликована только в 1989 г.
Наличие значительной прослойки лиц, занятых террористической работой, проводимой от лица государства, а также их бесчисленных тайных агентов парализовывало и разлагало общество страхом перед репрессиями. В обществе было заметно влияние не только кадровых чекистов, непосредственно олицетворявших партийную диктатуру, но и множества бывших работников ВЧК-ОГПУ, нередко занимавших высокие посты в партийно-советской и правоохранительной системе, хозяйственных организациях и даже в культуре (из ЧК в литературу пришёл, например, известный поэт А. Прокофьев, в политику — будущий глава правительства Н.А. Булганин). Эти люди привносили в общественную жизнь дух особенной нетерпимости, жестокости и вседозволенности.
Переходный период от ЧК к ГПУ в Сибири затянулся, ибо в течение всего 1922 г. в силу продолжавшейся гражданской войны ГПУ фактически работало методами ЧК, практикуя в ходе подавления многочисленных восстаний в Алтайской, Енисейской, Иркутской и Якутской губерниях массовые бессудные расправы. Далее чекисты работали в режиме поддержания стабильности власти, усиливая осведомительный аппарат, но в специфических условиях Сибири постоянно отвлекались на борьбу с широко распространённым в крае уголовно-политическим бандитизмом.
В результате преобразования ВЧК в ГПУ-ОГПУ репрессивный аппарат был резко сокращён. После 1923 г. чекисты в течение нескольких лет не фабриковали в Сибири особо крупных «заговорщицких дел», но подвергали постоянным репрессиям политических противников и специалистов, активно занимались борьбой с экономическими преступлениями и уголовно-политическим бандитизмом, собирали компрометирующую информацию на весь «подучётный элемент». В 1923–1928 гг. чистка продолжалась в более мягком варианте, чем ранее, но с постоянными репрессиями против ряда категорий населения, которые привязывались к конкретным хозяйственно-политическим кампаниям.
Сибирский край даже в середине 20-х гг. можно было считать сравнительно спокойным лишь относительно: помимо традиционно шаткого положения в Якутии, где то и дело вспыхивали серьёзные мятежи, в нём активно действовало множество как мелких, так и довольно крупных бандитских шаек и отрядов, фактически контролировавших жизнь значительного числа сельских населённых пунктов в отдалённых районах. Уровень уголовной преступности оставался очень высоким. Введение нэпа и легализация частного сектора стимулировали коррупционные преступления, хотя они были очень развиты и при распределительно-уравнительной экономике периода военного коммунизма. Были распространены контрабанда, подпольная торговля золотом, фальшивомонетничество, действовали многочисленные наркопритоны и публичные дома.
Чекисты активно участвовали в пресечении бандитизма и экономических преступлений, осуществляли мероприятия по линии контрразведки, вели разведывательную деятельность, но основная доля их усилий по-прежнему приходилась на область политического сыска. Постоянные репрессии изымали, в первую очередь, активных критиков существовавших порядков. С началом наступления на нэп в 1927 г. политические преследования ужесточились, а в 1929 г. приблизились к уровню начала 20-х гг.
Полпред Л.М. Заковский, обладая полноценной информацией о реакции общества на государственное насилие, оказался в противоречивой ситуации: логика классового противостояния и чекистская психология диктовали необходимость быть на острие репрессий, а необходимость поддержания политической стабильности — регулировать их так, чтобы не вызвать крайних форм противостояния народа и власти. Исполняя директивы верхов и сибирской правящей верхушки, полпред ОГПУ до начала эпохи «великого перелома» проявлял меньше радикальности, чем экстремистски настроенные местные партийные руководители, требовавшие самых крутых мер по противодействию «кулацкой опасности». Однако с октября 1929 г. Заковский практически оставил колебания и, уяснив курс на полную ликвидацию «кулачества», сразу вывел полномочное представительство в число наиболее активных по СССР с точки зрения развёртывания прямых репрессий, о чём говорят цифры арестов осени 1929 г.
Читать дальше