Юрий Баранов: Обитель подводных мореходов

Юрий Баранов

Обитель подводных мореходов

Светлой памяти Элины Юрьевны Барановой посвящаю

НА ПОГОНАХ ЯКОРЯ

1

Проснулся Егор Непрядов за несколько секунд до того, как переливчатая трель боцманской дудки должна была сыграть подъем. Эта привычка, благоприобретённая в нахимовском училище, неизменно срабатывала с точностью неконтактной мины, над которой зависало корабельное днище. Он лежал, не открывая глаз, но уже готовый махом соскочить с койки и бежать в коридор, где воспитанники обычно строились на физзарядку.

Настораживала непривычная тишина: ни скрипа коечных сеток, ни шороха одеял, ни осторожных шагов дневального. Их кубрик - всегда говорливый, подвижный, взрывной - на этот раз будто вымер. Не ощущалось привычной близости ребят.

Но уже в следующее мгновенье всё прояснилось. Егор вспомнил, что он в кубрике остался один, что все его дружки-однокашники, получив долгожданные аттестаты зрелости и предписания, давно разъехались по разным приморским городам. Настало время сменить на погончиках букву "наш" - так на флоте, в соответствии со старословянским алфавитом, называют во флажном семафоре букву "н", золотыми курсантскими якорями.

Отчего-то грустью повеяло на душе. Вновь явилась мелодия прощального вальса, отзвучавшая на выпускном балу. Вспомнились взволнованные, немного растерянные лица друзей, расстававшихся с ним на вокзальном перроне. Почувствовалось особенно остро, что нахимовское детство ушло, а курсантская юность пока что не наступила. Он знал: состояние этой неопределенности будет недолгим. Его следовало просто перетерпеть, потому что всё последующее в жизни представлялось точным и выверенным, словно проложенный на карте истинный корабельный курс.

Егор Непрядов рассудил, что для уныния, в общем-то нет причин, несмотря даже на светившийся под глазом синяк. Вчера удалось выиграть на ринге финальный бой, послав в нокдаун сильного, титулованного соперника. Собственно, из-за этих общегородских состязаний по боксу ему и пришлось задержаться в Риге. А предстояло отправиться в Севастопольское высшее военно-морское училище, куда он рвался всей душой. На ринг Егор вышел скорее из принципа, чем по необходимости отстаивать спортивную честь своего нахимовского училища. По распоряжению из Москвы его расформировали, а их выпуск считался последним. И всё-таки оставались родные стены, верность которым он поклялся хранить всю жизнь. Хотелось прославить их и прославиться самому - для начала хотя бы на ринге...

Откинув жёсткое суконное одеяло, Егор блаженно потянулся всем длинным, жилистым телом. Но вставать не хотелось. Через распахнутые настежь высокие окна едва дышало легкой утренней свежестью, обещавшей к полудню снова, как и все последние дни, смениться изнуряющей июльской жарой. Со стороны парка доносилась неуёмная птичья перекличка, по соседней улице тяжело прогромыхал трамвай, сотрясая стены и вызывая в оконных стёклах неистовый озноб. В старых шведских казармах, располагавшихся поблизости, как на городском базаре, стоял монотонный гул множества голосов. Там столпились кандидаты, так по-флотски именовали абитуриентов, которые сдавали вступительные экзамены в Рижское высшее военно-морское училище.

Егор не хотел бы сейчас оказаться на месте любого из них. "Вот уж где полная неясность на курсе..." - невольно промелькнуло в голове. Он приглядывался к этим ребятам, жившим мечтой о море, надеявшимся стать обладателями заветных курсантских якорей. Сколько в их глазах светилось горячей страсти, неистовой решимости во что бы то ни стало добиться своего, и какое безутешное горе проступало в этих глазах, когда исчезал последний лучик надежды оказаться в списке принятых. А ему, Егору Непрядову, мало заботы: к личному делу подшит "пятёрочный" аттестат и нет проблем с зачислением на первый курс. Остаётся лишь как-нибудь скоротать сегодняшний день и вечерним поездом наконец-то отбыть в далёкий и прекрасный черноморский город, в котором он родился.

Севастополь... Как много значило для Егора это звучное, таинственно-прекрасное греческое слово. Сколько раз он мысленно переносился на его просторные солнечные улицы! Графская пристань, примбуль, четвёртый бастион... Казалось, нет такой достопримечательности, о которой он бы не знал. Тем не менее, с младенческой поры почти ничего не запомнилось. Мал он ещё был, когда мать на руках уносила его из пылавшего города. Война безжалостным почерком расписалась в Егоровой судьбе, трех лет отроду оставив круглым сиротой. Но сколько помнил себя, он неизменно стремился в город своего детства, будто все эти годы отец и мать терпеливо ждали там его возвращения.