Дука: Осада и падение Константинополя

И преклонился он пред ним и положил пред ним блюдо; а вождь сказал: "Что это, лала?" (как сказал бы кто на народном нашем языке: "тата", т. е. наставник). Он же ответил: "Господин! Обычай есть у сатрапов: если вождь позовет кого из вельмож не в пору, не приходить на лицезрение его с пустыми руками. Да ничего из своего не принес я тебе, чтобы явиться пред тобою; но твоя от твоих принес". Вождь же ответил: "Еще нет у меня нужды в твоем. Лучше я подарю тебе: и притом еще больше. Одного прошу: дать мне город". Халил же задрожал весь при этом слове, потому что всегда он покровительствовал ромеям; ромеи имели его как правую свою руку и правую его руку наполняли дарами. И пели о нем все: "Кавур Ортаги", т. е. "неверных вскормленник, их защитник". Тогда, отвечая вождю, Халил сказал: "Господин! Бог, давший тебе в руки весьма большую часть земли ромеев, даст тебе и город. Ибо, как мне кажется, при божьей помощи и твоей силе не избежит он рук твоих. А я и все рабы твои будем помогать тебе, - не деньгами только, а плотью и кровью, - и относительно этого нашего намерения ты не заботься". Слова эти на некоторое время смягчили дикого зверя, и говорит он Халилу: "Видишь подушку? Всю ночь бродил я по комнате из одного угла спальни в другой, а из другого в следующий, - то садился за стол, то вставал: и сон не приходил очам моим. Итак, говорю я тебе: прельщаясь серебром или золотом, не забудь ответа, который дал ты мне сейчас; мы упорно будем бороться с ромеями и, уповая на благоволение божие и молитву пророка, город возьмем". Итак, вместе с этими и другим льстивыми словами высказав и некоторые содержащиеся среди лести неприятные Халилу намеки, от которых сжималось сердце и сохла кровь, вождь отпустил его, говоря: "Ступай с миром!" И проводя все те ночи без сна и беспокоясь, не оставлял он дум о городе, часто беря в руки бумагу и чернила и чертя план города, показывая сведущим в укреплениях, где и как поставить боевые машины и укрепления, где провести подкопы и вход в ров и лестницы к какой стене поставить,-а попросту сказать: всякое приготовление обдумывал он ночью, а рано утром, по его приказу, все делалось, потому что руководил он находчиво и очень хитро.

Пройдем теперь в город и посмотрим, какая у жителей его дума и забота, чтобы город спасся от руки Навуходоносора. Царь уже послал в Рим послов, прося помощи и стремясь к соединению с Римом в единомыслии и унии, какая была установлена во Флоренции; и папа должен был получить в Великой Церкви поминовение за богослужением, а патриарх Григорий возвратиться на престол свой: и звал император, чтобы прибыли к нему послы от папы, чтобы папа укротил непримиримую вражду схизмы. И вот послал папа кардинала Польши - некогда был он архиепископом России - Исидора, мужа умного и рассудительного и наставленного в правых догматах, ромея по происхождению; на Флорентийском соборе он был одним из выдающихся отцов. Когда с очень большим кораблем генуэзцев он прибыл на остоов Хиос, он прожил там достаточно дней, пока купцы того корабля торговали: что было нужно, отдавали. а что им требовалось, получали; - ожидали они к тому же и другой корабль, который должен был плыть вместе до Кафы. Итак, кардинал, имея с собой до пятидесяти человек из итальянцев, нанял за плату и других многочисленных латинян с Хиоса. И вот, когда показался ожидаемый ими корабль, вышли они из Хиоса и поплыли в Константинополь, прибыв в него в ноябре месяце 6961 г. И царь принял их ласково и оказал им, как приличествовало, почести. Дошли они, наконец, и до разговоров об унии и нашли, что царь был согласен на это, как и отдельные из церковников. Наибольшая же часть священнического и монашеского чина - игумены, архимандриты, монахини,-все были против. Что я говорю: "наибольшая?" Монахини побуждали меня говорить и писать, что никто, мол, не соглашался на унию и что даже царь сам соглашался притворно. Тем не менее те из клириков, - священники и диаконы, - которые показывали себя держащимися постановления об унии, и царь с синклитом, придя в Великую церковь, пожелали совершить там богу в общем единомыслии литургию и нековарной мыслью вознести ему молитвы. Тогда схизматическая часть, явившись в монастырь Пантократора, к келье Геннадия некогда Георгия Схолария,-говорила ему: "А мы что будем делать?". Тот же, быв в затворе, взял бумаги, написал свое мнение и чрез записку объявил и совет свой. А написанное объявляло так: "О, жалкие ромеи! Зачем вы сбились с праведного пути: удалились от надежды на бога и стали надеяться на силу франков; вместе с городом, в котором скоро все будет разрушено, отступили вы и от благочестия вашего? Милостив буди мне, господи! Свидетельствую пред лицом твоим, что неповинен я в этом. Обратите, несчастные граждане, внимание: что делается? Вместе с пленом, который скоро постигнет нас, вы отступили и от отческого предания и стали исповедывать нечестие. Горе вам, когда придет на вас суд божий!" Это и другое, еще большее, написав и прикрепив написанное к двери своей кельи гвоздями, он затворился опять внутри, а бумага стала читаться. Тогда монахини, считающиеся в народе чистыми и посвящающими спою жизнь богу и православию, - по состоявшемуся у них постановлению и по указанию учителя их Геннадия-все, вместе с игуменами и духовниками, а также с остальными иереями и с мирянами, стали выкрикивать анафему и прокляли и постановление Флорентийского собора и возлюбивших его, и любящих, и имеющих любить. И вот беспорядочная и праздношатающаяся толпа, выйдя из ограды монастыря в харчевни, с бокалами, полными несмешанного вина в руках, стала анафемствовать там униатов и пить в честь иконы богоматери, призывая ее быть заступницей и защитницей города, - как некогда против Хозроя и Хагана, и арабов, так и теперь против Магомета: "Ибо,-говорили они,-ни помощи латинян, ни унии мы не желаем; пусть удалится от нас богослужение азимитов!" Христиане же, собравшиеся в Великой церкви, учинив к богу пространное моление и выслушав речи кардинала, возлюбили соборное определение об унии: и в полном согласии постановили, чтобы, когда минует турецкая осада и настанет спокойствие, некоторые из авторитетных с той и другой стороны мужей в заседании рассмотрели бы соборные постановления и, если есть у них что не совсем правильное, исправили бы. Итак, в том же полном согласии пожелали, чтобы в Великой церкви служилась общая литургия, совершаемая совместно итальянцами и греками и чтобы поминали в диптихах при этом папу Николая и выбывшего из отечества патриарха Григория. Священное же это тайнодействие совершено было в месяце декабре, 12-го дня, 6961 г. А были многие и такие при этом, которые не приняли просфоры антидора, как мерзкой жертвы, совершенной на униатской литургии. Кардинал же ясно видел всякое сердце и всякое намерение греков, потому что не скрыться было от него обманам и хитростям греков. Но, так как и сам он происходил из того же самого народа, то поспешил он, хотя и с небольшим рвением, помочь городу: и довольствовался он лишь изложением папе в защитительной речи того, как происходило дело; большее же возложил он на бога, все строящего к полному концу. Но чернь грубая, враг прекрасного, корень высокомерия, ветвь тщеславия, цвет гордости, выжимки рода эллинов, истинное презрение, презирающее другие людские народы, все сущее считала не сущим. Поэтому, когда приверженцы унии беседовали со схизматиками, последние товорили так: "Оставьте! Посмотрим сначала, истребит ли бог этого врага, который стоит против нас, - этого великого дракона, хвастающего, что совсем проглотит город: и тогда вы увидите, соединимся ли мы с азимитами". Говоря это, не соображали несчастные, какие великие клятвы давали они для устроения и единомыслия христиан, т, е. церквей: на соборе в Лионе, бывшем в дни первого Палеолога, - на соборе во Флоренции, бывшем в дни последнего василевса из Палеологов, и, наконец, теперь, на божественном и священном этом тайнодействии. Все эти данные ими клятвы, с прошениями во имя св. троицы, от которых и разрешить нельзя, должны истребить с земли самую память о них, а с ними вместе и память о городе. Несчастные! Что вы о пустом заботитесь в сердцах? Вот священники твои, и монахини, и монахи твои, и блюстители храмов твоих, и блюстительницы, которые не пожелали причаститься пречистого тела и крови из рук греческих священников, совершающих божественные тайны по церковному преданию Востока, называя эти обряды оскверненными и нехристианскими, вы избегаете благословения священников и именуете храмы языческими капищами, а завтра будете преданы в руки варваров и осквернены и загажены и душой и телом. Ибо собственными глазами видел я монахиню, наставленную в божественных словесах, не только евшую мясо и носящую на теле одежды варваров, но и приносящую лже-. пророку жертву и без стыда исповедующую нечестие.

Читать дальше