Малколм Барбер - Процесс тамплиеров

Присутствие Плезиана в среду очень смущало великого магистра; теперь же вмешался еще и Гийом де Нога-ре. Простое и ясное заявление Жака де Моле могло показаться комиссии убедительным, и Ногаре поведал историю, которую, по его словам, узнал из хроник монастыря Сен-Дени. Во времена Саладина великий магистр и другие тамплиеры засвидетельствовали свое почтение этому султану, и позднее Саладин, узнав о разгроме ордена, прилюдно заявил, что это бедствие выпало на долю тамплиеров, «потому что они были подвержены греху содомии и предали свою веру и закон». Моле с удивлением выслушал это и заявил, что сам он ни о чем подобном не слышал. Зато рассказал свою собственную историю. В те времена, когда великим магистром был Гийом де Боже, «он, Жак, и многие другие братья… молодые рыцари, которые жаждут битвы и так любят звон мечей», были возмущены тем, что великий магистр во время перемирия, заключенного покойным королем Англии, повел себя слишком предусмотрительно и на всякий случай заручился расположением султана. Но в конце концов де Моле и другие поняли, что у великого магистра просто не было выбора, ибо орден владел множеством городов и крепостей на территории сарацин и легко мог их все потерять. Затем де Моле спросил, может ли он присутствовать на мессе и во время совершения церковных таинств, а также исповедаться в часовне у своего капеллана, и эту просьбу члены комиссии — «в награду за преданность Господу, которую он проявил», — удовлетворили11.

В пятницу выслушали лишь еще одного тамплиера: служителя по имени Пьер из Сафеда. Согласно его мнению, у ордена имелись отличные защитники в лице папы и короля, и он, Пьер из Сафеда, был вполне удовлетворен их защитой. Сам же он не имел желания защищать орден12. Должно быть, французскому правительству теперь казалось, что никакой сколько-нибудь достойной защиты так и не будет представлено даже перед папской комиссией, так что советники Филиппа решили больше ее деятельности не мешать, и еще до второй явки Жака де Моле в суд Филипп IV издал указ, чтобы бальи и сенешали направили в Париж всех тамплиеров, которые выразили желание защищать орден, но проследили за тем, чтобы их держали отдельно от прочих, дабы предотвратить сговор13. Между тем члены комиссии, решив, что епископат по-прежнему не проявляет достаточного рвения в распространении указа о явке на заседания комиссии, отложили слушания до 3 февраля 1310г., снова потребовав от епископов распространить их указ о явке в суд тех, кто хочет дать показания об ордене в целом, и заявив, что за нераспространение его «виновным грозят всевозможные церковные кары». В пятницу 28 ноября папская комиссия официально завершила свою первую сессию14.

Новая сессия — а члены комиссии собрались вновь холодным утром 3 февраля 1310 г., во вторник, — грозила опять превратиться в профанацию, ибо ни один тамплиер так и не явился. Более того, король теперь, похоже, совсем сбросил деятельность комиссии со счетов, ибо архиепископ Нарбонский на ее заседаниях отсутствовал, будучи в отъезде по какому-то поручению Филиппа IV и ограничившись извинениями по поводу своей неявки. Жан де Мантуя был болен. Остальные члены комиссии отслужили мессу в церкви св. Марии и стали ждать. Вскоре они узнали, что эта новая отсрочка произошла «по причине паводков, дурной погоды и прочих препятствий, а также из-за нехватки времени на подготовку». В четверг 5 февраля члены комиссии приказали Воэ и Жанвилю доставить в Париж нескольких тамплиеров из диоцеза Макона, поскольку, как стало известно, эти люди выражали желание защищать орден, и на следующий день перед комиссией предстали 16 свидетелей. Вскоре стало ясно, что за время перерыва в слушаниях произошли радикальные изменения в настроениях и состоянии умов арестованных тамплиеров: осторожные опровержения виновности ордена, сделанные Понсаром де Жизи, сменились недвусмысленной готовностью защищать братство — причем среди значительной части рядовых членов ордена. Большинство тамплиеров связывали теперь свои основные надежды именно с возможностью выступить перед папской комиссией; не исключено, что эту идею им подали Рено де Про-вен и Пьер де Болонья, чьи имена называл Понсар де Жизи. 5 февраля все эти тамплиеры, кроме одного (из 16), заявили, что готовы защищать орден, причем некоторые пояснили, что не собираются перечислять ни его прегрешения, ни дурных людей в его рядах, даже если таковые и существуют, тогда как другие утверждали, что вообще ничего дурного в деятельности ордена не видят. Только Жерар де Лорин не выразил готовности защищать орден, «поскольку он очень плох и в деятельности его много дурных сторон»15. В последующие дни число защитников ордена все возрастало; Понсар де Жизи 20 февраля также вновь заявил о своей готовности выступить в его защиту16.