Сергей Нечаев - Бородинское побоище в 3D. «Непобедимые»

«Кавалерия построилась в 300–400 шагах позади пехоты, а от нее до общего резерва оставалась едва 1000 шагов. В результате кавалерия и резервы жестоко страдали от неприятельского огня, не будучи чем-либо заняты. А если вспомнить, какое огромное количество артиллерии имелось в армии, и если учесть, что русская артиллерия вследствие многочисленности своих маленьких зарядных ящиков занимает больше места, чем какая-либо другая, то можно себе представить, как все было набито и наставлено друг на друге; автор до сих пор хранит в памяти яркое впечатление о загроможденности Бородинской позиции <���…>

Если бы кавалерия держалась на удалении в 1000 шагов позади пехоты, то она могла бы в той же степени и даже более удачно противодействовать всякому крупному успеху французов. Гвардия же и генерал Тучков, отодвинутые за кавалерию на такое же расстояние, не имели бы потерь от неприятельского огня, раньше чем сами пустили бы в ход свое оружие. Они тем самым могли бы быть использованы более неожиданно и с большим во всех отношениях успехом».

Короче говоря, главная проблема заключалась в несовершенстве русской артиллерии и в неправильной расстановке войск. Прежде всего с точки зрения соотношения левый фланг — правый фланг (это заставило переводить уже во время боя с одного фланга на другой почти треть армии), а также с точки зрения слишком близкого расположения линий. В результате этого даже резервы, несколько часов стоявшие в бездействии, несли потери под перекрестным огнем наполеоновских батарей. Это, понятное дело, целиком и полностью — вина главнокомандующего.

Кроме того, среди причин огромных потерь с русской стороны называют недостаточную тактическую подготовку войск, в числе которых было много новобранцев, не умевших пользоваться местностью для прикрытия себя от огня противника.

Естественно, оба полководца (и Наполеон, и Кутузов) записали победу в Бородинском сражении на свой счет.

Император Наполеон:

«Московская битва — мое самое великое сражение: это схватка гигантов. Русские имели под ружьем 170 тысяч человек; они имели за собой все преимущества: численное превосходство в пехоте, кавалерии, артиллерии, прекрасную позицию. Они были побеждены! Неустрашимые герои, Ней, Мюрат, Понятовский, — вот кому принадлежала слава этой битвы. Сколько великих, сколько прекрасных исторических деяний будет в ней отмечено! Она поведает, как эти отважные кирасиры захватили редуты, изрубив канониров на их орудиях; она расскажет о героическом самопожертвовании Монбрена и Коленкура, которые нашли смерть в расцвете своей славы; она поведает о том, как наши канониры, открытые на ровном поле, вели огонь против более многочисленных и хорошо укрепленных батарей, и об этих бесстрашных пехотинцах, которые в наиболее критический момент, когда командовавший ими генерал хотел их ободрить, крикнули ему: „Спокойно, все твои солдаты решили сегодня победить, и они победят!“»

Эти слова были продиктованы Наполеоном уже в ссылке на острове Святой Елены, в 1816 году, а еще через год он оставил для потомков еще более невероятное «свидетельство».

Император Наполеон:

«Я атаковал с 80 тысячами русскую армию, которая была в 250 тысяч и вооруженной до зубов, и полностью разгромил ее. Семьдесят тысяч русских остались на поле боя. Они имели неосторожность сказать всем, что выиграли баталию, в то время как я маршировал на Москву».

Как видим, здесь нет ни слова правды, кроме утверждения «я атаковал русскую армию».

К подобным заявлениям можно и нужно относиться если не с юмором, то хотя бы с пониманием. Ну, хотелось человеку, все к тому времени потерявшему, так думать…

Не менее невероятные победные реляции отсылал императору Александру и русский главнокомандующий.

Рапорт М. И. Кутузова императору Александру:

«Баталия, 26 числа бывшая, была самая кровопролитнейшая из всех тех, которые в новейших временах известны. Место баталии нами одержано совершенно, и неприятель ретировался тогда в ту позицию, в которой пришел нас атаковать».

Очевидно, что это — тоже неправда, причем написанная не много лет спустя, в ссылке на затерянном в океане острове, а на следующий день после сражения. И говорилась она не своему верному камердинеру, ловившему каждое слово своего «хозяина», а императоёру, то есть непосредственному начальнику.

Конечно же «французская сторона» с этим категорически не согласна.