Морис Симашко - Мaздaк

Они и вправду тянулись из тьмы, острые железные крючья, которыми волокут мертвых в "Башню Молчания". Но не за ним. Артак в белом ночном балахоне стоял посреди комнаты. Под подбородком проткнуло его отточенное железо, рвануло к земле. Другой крюк держал в промежности, и еще два тащили за ребра...

Голых женщин гнали мимо, тыкая во", все места острыми наконечниками. Потом проволокли истерзанного старика диперана, детей. И потайной факел едва не опалил бровей Аврааму.

-- Этого пока не надо!..

Они ушли, и никак не мог вытолкнуть комок из горла Авраам. Свою куртку нащупал он и надел. Снова попытался крикнуть, позвать кого-нибудь, но ничего не получалось. Так и вышел он на улицу...

Конь убежал, и пешком шел Авраам, поворачивая в какие-то улицы, переулки. В серой предутренней мгле изламывались черные тени, скрежетало железо о камни, плакали люди. И шуршание слышалось отовсюду -- тихое, неумолимое, как будто двигались крысы...

На третий день увидел Авраам у моста через царский канал толпу людей. Кресты из неструганых бревен в руку толщиной висели у них на груди. Цепями и грубыми веревками подвязывались они к шее. И только так должны были ходить отныне в Эраншахре христиане.

Все они пришли сюда с этими тяжкими крестами: старики, женщины, дети. А по другую сторону стояли иудеи, и литые медные шары объемом с голову младенца висели у них под черными бородами. Так определен был их размер по новому закону нового вазирга Фарше-дварда...

Они отодвигались от Авраама -- христиане и иудеи, и он понял, что это из-за его куртки. Всех, кто в красном, ловили в эти дни на улицах и волокли на тайяры к Тигру. С холодным ожиданием смотрели на него служители пайгансалара, охраняющие мост...

Деревянные столбы в два ряда стояли на мосту, и люди качались на них головой к земле. Он сразу узнал епископа мар Акакия. Такое же скучное лицо было у него, как всегда, только перевернутое, и надвое был разодран подбородок. А напротив покачивался от ветра мар Зутра, экзиларх иудейский, и веером свисала большая борода на голый блестящий лоб. В вавилонском Междуречье отсиживался он до сих пор, отбиваясь от войска, но был наконец схвачен...

Кто-то вежливо тронул его за плечо, и Авраам оглянулся. Сзади стоял старый еврей, с которым говорил он как-то в доме экзиларха.

-- Ну, как вам это нравится? -- спросил тот, как будто продолжая прерванный разговор.--А знаете, что сделали с нашим Аббой? Его бросили в кариз, чтобы рыл там канал. Это под землей, вместе с гуркага-нами...

Он вдруг уцепился за рукав Авраама и потащил из толпы. Глаза его восторженно сияли.

-- Знаете, что я вам скажу...--зашептал он в самое ухо.--Все равно остался столб огненный... Будет он... Будет!..

Авраам вырвался из рук сумасшедшего старика и побежал пыльными переулками...

Знакомое подворье, обсаженное шах-тутом, было перед ним и большие ворота. Голодная собака бросилась ему под ноги. Чернели склады сорванными дверями, песок выше колена намело к ним. Авраам уже слышал, что Авель бар-Хенанишо, его родственник, водит теперь караваны где-то через хазарские владения...

-- Меня не тронув--сказал врач Бурзой.--Они уже звали к этому... Маздаку... и я смог принести облегчение его почкам. Это болезнь всех, кто долго был в сырости, под землей... Они очень дорожат своим здоровьем, такие люди...

Авраам не знал, почему пришел к Бурзою. Пустота и холод наполняли там стены. В дом, где бывал Розбех, боялись заходить. Врач обрадовался: ему необходимо было говорить.

-- Вы заметили, что этот... Маздак... всегда молчит. Видели на базаре старого индуса с коброй? Если бы он заговорил, кобра укусила бы его. Таинство молчания!.. Есть "Уста Маздака". Так они называют отказавшегося от своего рода Фаршедварда. И тот говорит, что правда необъяснима для каждого человека в отдельности. Только толпе можно овладеть ею. Помните: "О Маздак, о-о!.." Все очень просто, но пройдет время, и мы с вами сами будем выискивать в этом мистическое, вечное, так или иначе великое. Простота объяснения страшит наши диперанские умы. Мы ведь тоже хотим быть великими...

Врач Бурзой помолчал, отрицательно покачал головой:

-- Никому еще это не проходило даром!.. Неожиданно явился Лев-Разумник. Близким человеком к вазиргу Фаршедварду, главному ненавистнику иудеев, стал он. Говорили, что никому не доверяет тот больше, чем ему.

-- Каждьш шахрадар имеет своего жугута! Бурзой шепнул это арийское присловье, пока Лев-Разумник вышагивал по комнате.

-- Он дурак был, этот Абба! -- с важностью сказал Лев-Разумник. -- Не понять такой простой вещи, что "Четыре" это "Четыре", "Семь" это "Семь", а "Двенадцать" это "Двенадцать". Вот и докатился до измены великой правде...