Жан Мари Констан - Повседневная жизнь французов во времена Религиозных войн

Однако несмотря на активность лигистов последнее слово оставалось за потомственной элитой общества. «Средний эшелон дворянства», стратегическая социальная группа, включавшая в себя губернаторов, наместников, начальников городского ополчения и военачальников, иначе говоря, потенциальные кадры для армии, почти полностью присоединился к Генриху IV. Его собственный политический вес, политический вес высших королевских магистратов, а также набиравшее силу роялистское течение позволили монарху одолеть Лигу. Принимая во внимание, что исход борьбы уже известен, в седьмой главе анализируются противоречивые чаяния дворянства, которое оказалось между двух огней — между традиционной верностью королю и жаждой безграничной свободы, предвещавшей наступление «эпохи трех мушкетеров».

Последняя глава посвящена Нантскому эдикту. Эта первая в Европе попытка выработать толерантное законодательство, дающее статус протестантам, на наш взгляд, является первым шагом на пути к принятию «Декларации прав человека и гражданина».

А чтобы читатель чувствовал себя уверенно в гуще событий Религиозных войн, когда хронологические вехи зачастую тонут в глубине то коллективного сознания, то бесссознательного, носителями которого являются герои этой книги, автор считает целесообразным дать в Приложении подробную комментированную хронологию описываемых событий и генеалогические древа наиболее знатных домов той эпохи.

Прежде чем сооружать декорацию к трагедии, которой суждено потрясти Францию, и представить главных ее постановщиков, автор считает необходимым перенести читателя в самое пекло войны и массовых расправ, провести его по тем местам, где хозяйничали отряды протестантов и католиков под предводительством столь жестоких капитанов, что одни только имена их заставляли содрогаться целые провинции. Однако военачальники, уничтожившие сотни людей, вовсе не считали себя виновными. Католик Блез де Монлюк объясняет свои действия в книге «Комментарии»; не обладавшие литературным даром делали это в личных беседах — подобно барону Адрету, рассказавшему свою историю юному Агриппе д'Обинье. В эпоху великих разрушений, совпавшую с первым периодом гражданских войн, появление таких военачальников было вполне закономерным. Ветераны Итальянских войн, воевавшие под началом Франциска I и Генриха II, они впервые оказались в совершенно неконтролируемой ситуации и готовы были использовать любые, даже аморальные методы, чтобы руководить ходом событий.

Поведение организаторов массовых расправ в эпоху Религиозных войн кажется нашим современникам абсурдным и ничем не объяснимым. Похоже, так думал и Агриппа д'Обинье, командир отряда протестантской армии, соратник Генриха IV, известный поэт и историк, свидетель тех событий. Любознательность Агриппы, его стремление получить достоверную информацию, его желание во всем разобраться сделали бы честь и современному журналисту.

В сентябре 1574 годя Агриппа д'Обинье был приглашен на устроенный в Лионе прием по случаю вступления на престол нового короля Франции Генриха III, вернувшегося вскоре после смерти своего брата, Карла IX, из Польши, где его избрали королем. Увидев, что привратник не пускает в зал, где шел прием, двух ветеранов Итальянских войн и участников войн гражданских, д'Обинье, обладавший поистине журналистской хваткой, позволявшей ему добывать информацию из первоисточников, посчитал нужным выразить свое возмущение. Полагая, что эти люди вполне заслужили определенного почтения, он гневно воскликнул: «Мне стыдно (sic) за мой вид и мои побрякушки, позволившие мне, безбородому юнцу, войти туда, куда не пустили этих старцев!» В то время д'Обиньи было всего двадцать два года, и вполне понятно, что он испытывал чувство неловкости, видя как непочтительно обходятся с военачальниками, в прошлом достаточно авторитетными, но позабытыми на закате жизни. А так как одним из ветеранов был барон Адрет, то д'Обиньи не мог упустить шанс задать этому человеку давно уже мучившие его три вопроса. Расположившись на скамье в одном из залов, барон согласился удовлетворить любопытство почтительно склонившегося перед ним молодого поэта.

Первый вопрос поэта касался массовых убийств: почему барон действовал так жестоко, почему совершал поступки, несовместимые с достоинством воина и законами чести? Второй вопрос был более личным: почему он покинул лагерь протестантов и присоединился к католической партии? И, наконец, почему после своего обращения в католичество он больше не совершал поступков, подобных тем, что прославили его, когда он командовал отрядами протестантов?