Евгений Глущенко - Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования

Третья интрига, против Крыжановского, завершилась губительно для карьеры Михаила Григорьевича. Вначале их отношения были безоблачными; начальник Оренбургского края относился к Черняеву очень доброжелательно, хотя, видимо, небескорыстно: хорошо была известна исключительная инициативность этого офицера, и он надеялся с его помощью приобрести боевые награды, которые в 60-х гг. можно было получить только в Азии. Крыжановский был, видимо, тщеславен. Он нацелился на Ташкент, но генерал Черняев не захотел поделиться с ним Ташкентом. Это обстоятельство внесло охлаждение в отношения двух губернаторов, но само по себе не сделало бы Крыжановского врагом Черняева. В этой интриге инициативой владел Михаил Григорьевич, он сделал многое, чтобы превратить оренбургского генерал-губернатора в своего врага, совершенно не желая учитывать личные качества и амбиции последнего. Известный ученый, внимательный и непредвзятый наблюдатель Николай Александрович Северцов так характеризовал Крыжановского: «Начальник умный (хотя бестактен), деятельный и с препорядочным самолюбием. Как он откажется от участия в единственном деле своего края, имеющем не местное, а общегосударственное значение!» [149]Северцов верно разгадал главную заинтересованность Крыжановского в делах Туркестанской области: она граничила пусть с третьесортными, но все же самостоятельными государствами – среднеазиатскими ханствами, а поэтому оренбургский генерал-губернатор по положению становится участником международных отношений, чем не мог похвастаться даже начальник губернии Московской.

Те же амбиции были у Черняева; человек он был амбициозный не менее Крыжановского. Он отлично понимал, что взятием Ташкента обеспечил себе место в истории и памяти народной, но, как всякому смертному, ему хотелось при жизни насладиться плодами своих предприимчивости, храбрости, удачливости. Он хотел того же, чего хотел Крыжановский, – выступать на международной арене (пусть это только «дремотная Азия») полномочным представителем своего Императора, для чего ему нужна была независимость от Оренбурга. Когда, кстати, он извещал эмира и других ханов о создании Туркестанской области, он умалчивал, что она учреждена в границах Оренбургского края.

Настроение, чувства и состояние души покорителя Ташкента, человека сравнительно молодого (37 лет), заметны в его письмах к другу В.А. Полторацкому. Его самолюбию льстит доверие к нему ташкентцев: «Я утверждаю избранных народом лиц не только в общественные должности, но и на духовные места. Так, недавно улемы привели ко мне избранного ими на должность ахуна (вроде нашего архиерея) и просили дать ему свидетельство, что он утверждается мною.» Еще более ему лестно внимание к его особе со стороны владетелей соседних ханств: «Относительно среднеазиатских владельцев мы приобрели значение немногим меньшее, чем пользуемся в Ташкенте. Бухарский эмир, так гордо начавший свое движение из Самарканда, теперь немного присмирел и уже прислал ко мне лично посольство с подарком, что поставило в тупик даже все здешнее население (бухарский эмир считался главой всех правоверных региона. – Е. Г.). Хивинское посольство, вероятно, прибудет ко мне по возвращении эмира из Коканда.»

Таким образом, молодой генерал в короткий срок приобрел «международное» признание, и в это самое время (сентябрь 1865 г.) в Ташкенте ожидается появление оренбургского генерал-губернатора, что грозит нанести урон престижу Михаила Григорьевича. «Теперь мне необходим кредит более, чем когда-либо, – продолжает автор письма, – для того чтобы упрочить наше значение в Средней Азии, а у меня обрывают его в глазах населения, верящего до сих пор, что, кроме Государя, надо мною нет начальника. Мне постоянно адресуют: «Посланному Белым царем вместо своего глаза». Далее следуют сетования по поводу происков неких недругов, стремящихся украсть его славу. Эта навязчивая идея не оставляла Черняева всю его жизнь и стала причиной многих конфликтов и неудач, которые сложились в его трудную судьбу. «Не могу также умолчать при этом, – жалуется он Полторацкому, – о неблагочестивом намерении приписать все мною сделанное новому генерал-губернатору, предоставив ему все средства для овладения Ташкентом». Здесь уже начинается война с ветряными мельницами: «Теперь приедет Крыжановский в Ташкент грозным судьей и докажет всему Петербургу, как дважды два – четыре, что я покорил край, и то потому, что не имел против себя серьезного неприятеля, но не умел его успокоить, а он, великий маэстро, исполнил это. Он уверил всех вас, что если бы не его приезд, то меня бы отсюда выгнали. Скажите, положа руку на сердце, честно ли со мной поступили? Вы знаете очень хорошо, что мне даже не было дано разрешение действовать; я все взял на свою голову. И за все меня сначала побаловали, а потом наплевали в глаза…» [150]