Евгений Глущенко - Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования

Наливкин не ограничился лишь надзором и контролем за деятельностью коранических училищ – он начал разрабатывать проект серьезных преобразований в учебном процессе мусульманской «высшей» школы.

Наливкин предлагал усилить контроль за вакуфными доходами медресе, поскольку поступало много жалоб от учащихся на распределителей этих доходов, присваивающих большую их часть. Проект Наливкина предусматривал изъятие из учебного обращения в медресе арабских и персидских учебников, осторожное, с разъяснением необходимости этого, изучение русского языка и основных общеобразовательных дисциплин из программ русских учебных заведений.

В конечном итоге проект был забракован Ф.М. Керенским, который испытывал к Наливкину стойкую неприязнь. Главный инспектор училищ Туркестана убедил генерал-губернатора края, что осуществление проекта Наливкина вызовет возмущение мусульманского клира. Генерал-губернатор А.Б. Вревский, человек недалекий и не имевший собственного мнения, охотно дал себя уговорить отвергнуть начинания Наливкина, тем более что перед этим в 1892 г. случились волнения в Ташкенте. Туркестанская администрация утратила возможность влиять на деятельность медресе и получать информацию о внутренней жизни этих коранических училищ. Была упущена возможность влиять на подбор преподавателей, тем более что сами студенты часто жаловались в инспекцию мусульманских училищ (главой которой был Наливкин) на плохую профессиональную подготовку своих учителей, имеющих «большие связи», позволявшие им занимать преподавательские должности не по праву [566]. Кстати, все тот же Наливкин хорошо знал преподавательский состав многих медресе и знал, кто чего стоил, но русская администрация не сочла нужным воспользоваться его «банком данных». Несмотря на приказы и циркуляры начальника края, требовавшие от уездных начальников контролировать выборы преподавателей медресе, все осталось по-прежнему; русские чиновники не желали вмешиваться в мусульманские дела и портить отношения с влиятельными людьми из среды исламского клира.

Следует сказать об особой (негативной) роли Бухары, соседствовавшей с Туркестанским краем, но не имевшей с ним официальной границы. Российское правительство могло эффективно влиять на политику эмира, но влиянием на бухарский исламский клир оно не располагало. Бухара и в конце XIX, и в начале XX в. сохранила ореол «светоча мусульманской мудрости»; консервативное, закоснелое в своем догматизме бухарское духовенство оказывало сильное влияние на исламских священнослужителей Туркестана, укрепляя в них консерватизм и неприятие всего нового, в том числе и попыток российских властей осовременить весь строй жизни коренного населения.

Учитывая репутацию Бухары как негасимого факела исламской учености, уже с конца 1870 г. многие студенты туркестанских медресе перебрались в бухарские религиозные учебные заведения, чтобы «припасть к источнику истинного ислама». Получив заряд фанатизма и консерватизма, они возвращались в Туркестанский край проповедниками ветхозаветных нравов и антироссийских настроений. Многие из этих «вкусивших истинной мудрости» становились преподавателями в медресе Туркестанского края. Российские власти поздно заметили опасность такой «идеологической интервенции». По рекомендации многоопытного Н.П. Остроумова генерал-губернатор А.В. Самсонов только в 1910 г. издал циркуляр, запрещавший выезжать на учебу в Бухару без специального разрешения российских властей. Однако из-за отсутствия границы между эмиратом и Туркестанским краем эта мера оказалась малодейственной: тысячи людей, в том числе жаждущих получить «истинно исламское образование», свободно перемещались в обоих направлениях.

«Факт российского присутствия в Средней Азии, – пишет П.П. Литвинов, – воздействовал постепенно не только на взрослое исламское духовенство, но и на медресское студенчество – стратегический резерв последнего. Следует отметить, что отношение российского правительства к мусульманской религиозной школе в целом отличалось тем уровнем терпимости, который вряд ли был свойственен многонациональным и поликонфессиональным державам» [567].

Отдельная тема – взаимовлияние на поведение и образ жизни русских и коренных жителей Туркестана. Появление в качестве твоих соседей чужаков (имеются в виду переселенцы в сельской местности), говорящих на непонятном языке, исповедующих другую веру, да и отличных по внешнему виду и повседневному поведению, как правило, воспринимается негативно. Соприкосновение на просторах Средней Азии русских пришельцев и коренных жителей огромного региона не могло быть исключением. Новоселов встречали настороженно, если не сказать враждебно. На первых порах бывали столкновения из-за границ землевладений, тем более что русские переселенцы оседали на землях кочевников, хотя и перешедших в оседлое состояние, но традиционно не имевших представления о землеустройстве, о межах. Столкновения происходили из-за воды. Беспристрастный и вдумчивый исследователь А.А. Кауфман отмечал: «В виде правила в столкновениях из-за воды нападающей стороной являются русские, вообще очень склонные игнорировать права и интересы своих соседей туземцев. В частности, русские поселенцы весьма мало склонны к производству каких бы то ни было крупных ирригационных работ, так как питают убеждение, что вода должна быть отведена вместе с землей» [568].