Э. Фрежак - Аспазия

Неутомимо обходила она судей, на которых рассчитывала подействовать своими просьбами. В одном месте ее отказывались принять, в другом бесцеремонно обрывали с первых слов, но Ксантиппа являлась снова во всякое время, рыдая или бранясь, крича или горько жалуясь. Она твердо решила надоесть судьям и хоть этим крайним средством вынудить у них благоприятное обещание, если ее слезы и мольбы не приводили ни к чему. С этой же неутомимостью выслеживала Ксантиппа жрецов, известных своею доступностью для щедрых просителей. Результаты ее стараний не замедлили обнаружиться в лучшем обхождении с заключенным. Ученикам разрешили посещать Сократа в тюрьме.

Через несколько дней и ей было позволено посетить Сократа и в одно утро она явилась к нему, сияющая от радости, ведя за руку маленького Проклеса.

Ей разрешили пробыть у мужа два часа.

Заточение нисколько не изменило философа. В его чертах отражалось обычное спокойствие; ласково поздоровавшись с женою и ребенком, он попросил их сидеть тихо, чтобы не мешать его беседе с учениками. Как раз в это время он сообщал им любопытный факт: тюремная тишина мало-помалу расположила его к поэтическому творчеству. И Сократ тут же прочитал своим слушателям несколько басен, написанных им на днях. До сих пор он не подозревал в себе дара стихосложения.

Так продолжалось во все время, Ксантиппа приходила, чтоб только взглянуть мужу в глаза, услышать его голос и опять уйти. Она молча стояла в сторонке, пока он говорил, и была уже довольна, когда Сократ приветствовал ее ласковым кивком головы.

Друзья посоветовали ей не появляться на суде.

— Хорошо, я останусь дома, — отвечала Ксантиппа таким покорным тоном, точно выпрашивала кусок хлеба. — Только не оставляйте меня в неизвестности.

Ученики обещали подавать ей вести из зала суда. Наконец они ушли. Ксантиппа свернулась клубочком на полу у дверей и стала ждать. Целое утро прошло однако без особенно важных известий. Бесконечные свидетельские показания, смысл которых ускользал от Ксантиппы, доказывали только, что вина была не совсем ясна. Бедная женщина услала сына, принявшегося петь и Шуметь, за город в сопровождении служанки; теперь, по крайней мере, никто не беспокоил ее больше. Весь дом точно вымер. Только ученики Сократа приходили по очереди, сообщали ей шепотом несколько слов, и уходили опять.

Наконец, все свидетели были выслушаны. Выступил обвинитель. Потом наступила очередь подсудимого. Сначала Ксантиппе сообщили, что он взбесил судей едкой иронией своей речи, потом, что он блестящим образом разбил обвинение по всем пунктам; затем, что его речь окончена и произвела благоприятное впечатление. Надо надеяться, что после этого Сократ будет оправдан. Ксантиппа закрыла глаза, не смея вздохнуть. Прошло много времени безо всяких известий. Вдруг у порога раздались торопливые шаги. Это был опять один из учеников философа. Бледный, как смерть, вестник несчастья вбежал в дом и кинулся мимо Ксантиппы во внутренние комнаты. Ксантиппа была не в силах окликнуть его. Она припала головою к холодному полу, и посланный, не найдя никого, хотел уже оставить опустелое жилище, как вдруг наткнулся на распростертое тело хозяйки.

Приподняв Ксантиппу с земли, он начал ее ободрять. Хотя виновность Сократа признана, но большинством только в один голос. Обвинитель предложил смертную казнь, но так как Сократ защищал себя сам, то от него надо ожидать ловкого возражения обвинению. Тогда судьи, вероятно, не найдут обвиняемого достойным смерти.

— Ступай! — простонала Ксантиппа. — Спеши… скажите мне всю правду, иначе я умру!

Она снова села на полу у порога, вся дрожа в лихорадочном ознобе.

Сократу, тем временем, снова было предоставлено слово. Ученики несколько раз приносили только самые утешительные известия, сияя торжеством. Без надменности, но и без неуместной скромности, потребовал Сократ, чтобы ему, вместо кары присудили почетную награду за его образ жизни.

Однако, общее настроение в суде сделалось серьезнее. Председатель призвал обвиняемого к порядку и потребовал от него разумного ответа.

Сократ ответил, что смерть — еще самое легкое изо всех наказаний, которым он может подвергнуться, потому что изгнание было бы для него очень тяжело в виду преклонных лет, а заточение в тюрьме слишком неприятно, так как он любит прогулки на свежем воздухе. Если же судьи соблаговолят помиловать его от смертной казни, то можно найти безобидный выход из настоящего затруднения: пускай они отправят его домой, конфисковав в пользу казны все лично принадлежащее ему состояние. И философ тут же предложил им единственные, бывшие у него три обола.