Игорь Князький - Тиберий - третий Цезарь, второй Август…

Война с фракийцами была более трудным делом, чем подавление восстания в Галлии. {331} 331 Крист Карл. История времен римских императоров. Т. I, с. 271. Военная доблесть и воинское умение фракийцев были хорошо известны римлянам, и они по-своему высоко их оценили. Не случайно наиболее умелые гладиаторы в римских цирках носили фракийское вооружение и именовались «фракийцами». Равными им почитались гладиаторы, именовавшиеся «самнитами» и носившие, соответственно, такое же вооружение. Самниты были сильнейшими врагами Рима в эпоху завоевания римлянами господства в Италии. Фракийцем по происхождению был знаменитый Спартак, потрясший Рим в годы героического восстания рабов и гладиаторов своей невиданной доблестью и великим полководческим искусством. Есть даже предположение, что был славный гладиатор царского рода. {332} 332 Моммзен Т. История Рима. Т. III, с. 70-75. Ведь правили же несколько столетий на Боспоре Киммерийском цари из фракийского рода Спартокидов. Спарток и Спартак имена схожие, схоже ли их происхождение? Большинство не верит этому. {333} 333 Утченко С. Л. Цицерон и его время. М., 1980, с.89.

По счастью для римлян, среди предводителей восставших не было полководца, близкого по дарованию Спартаку.

Гай Помпеи Сабин, дабы усыпить бдительность фракийцев, дал им благожелательный ответ. Но когда к нему прибыл из Мезии Помпоний Лабен с легионом, а также верный Риму царь Реметалк II с отрядами фракийцев, готовых сражаться против своих соплеменников, Сабин двинул свои силы против неприятеля. Римлянам довольно быстро удалось в горах окружить фракийские войска. Римский полководец после этого приступил к осаде, «воспользовавшись тем, что возведение осадных сооружений уже начато; связав их между рвом с частоколом, он замыкает отовсюду пространство на четыре тысячи шагов в окружности и постепенно продвигая вперед осадные работы, еще теснее сжимает кольцо вокруг неприятеля, с тем, чтобы отрезать его от воды и подножного корма для лошадей и скота; и, наконец, сооружается насыпь, откуда уже с близкого расстояния можно было метать во врага камни, копья и горящие головни. Но ничто так не мучало осажденных, как жажда, ибо огромное количество как боеспособных, так и не боеспособных должно было пользоваться только одним источником; к тому же издыхали от бескормицы лошади и быки, по обыкновению варваров находившиеся вместе с ними внутри крепостной ограды; тут же лежали трупы людей, умерших от ран или от жажды; все было полно тлением, смрадом, заразой». {334} 334 Тацит. Анналы. IV, 49.

В этом тяжелейшем положении вожди фракийцев предложили воинам три пути избавления: старейший вождь Динис утверждал, что единственный путь к спасению — сдача на милость римлян и сам первый перешел к римлянам с женой и детьми, а его примеру последовали те, кто по возрасту и здоровью не мог уже биться, а также женщины. Боеспособные же молодые воины частью последовали примеру вождя Тарса, предложившего быструю смерть мукам осады и подавшего остальным пример, пронзив себе грудь мечом; третий вождь, Турес, надеялся на успех прорыва вражеской осады путем решительной ночной атаки. К несчастью, среди фракийцев нашлись те, кто предупредил римлян о готовившемся ночью прорыве, и Сабин немедленно принял должные меры, усилив передовые позиции.

«Надвинулась ночь с жестокой грозой, оглашаемая к тому же дикими криками, по временам сменявшимся полным безмолвием, что вселяло в осаждавших тревогу перед неизвестностью. Сабин стал обходить своих воинов, убеждая их не поддаваться на уловки врагов, не обращать внимания ни на загадочный гул, ни на обманчивую тишину, но каждому бестрепетно исполнять свой долг и не метать понапрасну оружия.

Между тем варвары, налетая толпами, то осыпают вал камнями, обожженными кольями, стволами срубленных деревьев, то закладывают рвы валежником, связками хвороста и мертвыми телами; иные подносят к нашим укреплениям заранее заготовленные мостки и лестницы, хватаются за частокол на валу, рушат его и дерутся врукопашную с обороняющимися римлянами. Наши воины мечут в них дротики, сталкивают щитами, поражают тяжелыми осадными копьями, сбивают сбрасываемыми на них каменными глыбами. Римлян воодушевляет надежда, порожденная уже одержанную над тем же врагом победою, и боязнь тем большего бесчестья, если их одолеют, варваров — сознание, что это последняя попытка спастись, а многих из них к тому же — и находящиеся позади них жены и матери и их жалобные стенания. В одних ночь вселяет отвагу, в других — страх; удары наносятся неудачно, раны — внезапно; невозможность отличить своих от врагов и горные ущелья, доносящие с тыла отзвуки голосов сражающихся, привели наших в такое отчаяние, что несколько укреплений было оставлено римлянами, решившими, что неприятель прорвался за вал. Но враги, кроме отдельных воинов, за него не проникли; всех остальных, после того как самые доблестные были сброшены с вала или изранены, уже на рассвете наши погнали на вершину горы, к тому месту, где было расположено укрепление, и там, наконец, принудили их сложить оружие. Ближние селения изъявили покорность по доброй воле своих обитателей; прочие не были взяты приступом или осадою лишь потому, что в Гемских горах (Балканах. — И. К.) началась ранняя и суровая зима». {335} 335 Там же. IV, 51.