Борис Тумасов - Жизнь неуёмная. Дмитрий Переяславский

И снова съехались тверской и московский князья, теперь уже в Переяславле, у постели больного князя Ивана Дмитриевича, и сказал Михаил Ярославич:

- Ежели явится князь Андрей с Ордой, то беда неминуема, разор и поругание отечеству нашему. Перед силой ханской нам не устоять. Но, мнится мне, хану разорение Руси ныне ни к чему. Что станут собирать баскаки с нищих княжеств?

Тяжко больной переяславский князь Иван, поминутно задыхаясь, кивал, а Даниил Александрович брови супил, соглашался:

- Твоя правда, Михайло Ярославич, но, коль без Орды пойдет Андрей на наши княжества, не дадим себя в обиду, укажем ему место.

Иван приподнялся на подушках, заговорил хрипло:

- Князь Михайло Ярославич, - он взял тверского князя за руку, - в тебе я всегда видел старшего брата, ныне, чую, последние дни жизни отведены мне. Когда возьмет меня смерть, княжество мое отойдет к Москве. Ты, князь Михайло Ярославич, прими это как должное, а боярам моим слово мое ведомо. Не дайте волку серому, великому князю Андрею, растерзать вас…

Заметив тень неудовольствия, проскользнувшую по лицу тверича, князь Иван сжал его руку:

- Помню, князь Михайло, было время. Тверь в Переяславское княжество входила, но теперь твое княжество разрослось, с Владимиром соперничает, а Московское княжество слабое, и у князя Даниила сыновья. Настанет время им уделы выделять. Не держи зла на меня, Михайло Ярославич.

Тверич усмехнулся:

- Я ль перечу, князь Иван? Нам с князем Даниилом не враждовать, нам бы выстоять перед алканием князя Андрея.

Стояли жаркие дни. С безоблачного неба знойно палило солнце, степь выгорела, а все живое затаилось, не подавая признаков жизни. Даже не верилось, что скоро и листопаду время. Так бывает разве что в июле-страднике либо в августе-густаре.

Старались передвигаться больше ночами, вдоль древних рек Итиля - Волги, Танаиса - Дона, их больших и малых притоков.

Едва горячее солнце начинало доставать землю, гридни стреноживали коней в какой-нибудь впадине, располагались на отдых. Великому князю разбивали шатер, и он, молчавший всю обратную дорогу, уединялся, хмурый и чужой для всех…

Было отчего задуматься великому князю. Псом побитым возвращался Андрей Александрович домой. Богатыми подарками наделил он ханских вельмож и, уверенный в ханской милости, предстал перед его очами. Но хан был грозен, он спросил:

- Дал ли я тебе, конязь Андрей, ярлык на великое княжение?

- Я ль не твой верный холоп, могучий хан?

- Ты не ответил, конязь, получил ли от меня грамоту?

- Я ль не обласкан тобою, великий и могучий хан?

Князь Андрей на коленях пополз к ханскому возвышению.

- Ужели в чем виновен я?

Тохта поднял руку, и могучие богатуры схватили русского князя за плечи, готовые привести в исполнение ханский приговор. Но Тохта повременил. Он сказал:

- Я поставил тебя, конязь, старшим над всеми конязями, чтобы выход, какой платят мне урусы, множился! Ты должен помогать баскакам собирать ясак. Так ли? Но ты забыл это и затеваешь свару с братом своим Даниилом. К чему? Разве это нужно Орде? Я знаю, ты станешь просить у меня воинов, чтобы власть твоя усилилась. Но ты их не получишь, и знай, конязь Андрей, если урусы поступят с моими баскаками так, как они повели себя с мурзой Четой, то я посажу на великий стол другого конязя.

Тохта не пожелал слушать оправдания князя Андрея. Под смех царевичей и тмурз, окружавших ханский престол, князя Андрея вышвырнули из дворца. Очутившись за оградой, он покачнулся, в глазах у него потемнело, и разум померк. Великого князя подхватили у ворот гридни, принесли в караван-сарай, стянули рубаху и сапоги, поминутно прикладывали ко лбу и груди тряпицы, смоченные холодной водой, пока сознание не вернулось к нему.

А поутру еще один позор пришлось испытать князю Андрею. Явился мурза Чета, остановился у дверей каморы и голосом, не терпящим возражений, изрек:

- Конязь Андрей, могучий и великий хан всех монголов велел тебе возвращаться на Русь. Но ты оставишь в Сарае десять гридней. Такова воля великого и могучего хана Тохты…

Мог ли он воспротивиться повелению хана?

Случившееся в Сарае не прошло бесследно: князь Андрей почувствовал боль в груди. Сердце словно опрокидывалось и замирало, напоминая Андрею Александровичу трепыхание раненой птицы. Мысль, что Тохта отберет у него ярлык на великое княжение, омрачала даже предстоящую встречу с Анастасией. Князь Андрей злобствовал и на тверича, и на брата Даниила. Тверской князь давно уже мнит себя великим, а Даниил его руку держит.