Борис Тумасов - Жизнь неуёмная. Дмитрий Переяславский

С той поры четыре десятка лет минуло, постарел Стодол, но меч в руке еще крепко держал и советником у князя был первым. Случалось в Орду князю Московскому ехать, боярин Стодол отправлялся с ним.

На Великом посаде тропинка раздваивалась: налево вела в Кузнечную слободу, направо, ближе к Москве-реке, селились лубяных дел мастера, скорняки, огородники, пирожники и всякий иной люд. Олекса свернул направо и вскоре очутился у Дарьи. Хозяйки дома не оказалось. Открыв сени, гридин отыскал топор, скинув суконный кафтан и шапку, принялся колоть дрова. Не заметил, как и Дарья вернулась, поставила на порог плетеную корзину, прикрытую белым льняным рушником, расцвела в улыбке:

- Поди, оголодал, работничек?

А у Стодола хоромы просторные, в подклети холопы холсты ткут, и чеботари у боярина свои, да вот сиротливы палаты. В молодости все недосуг было жену отыскать, а пролетели годы - оглянуться не успел, как уже будто и ни к чему. В палатах у боярина не слышалось детских голосов, а за стол усаживался он один как перст.

Однако привык к тому, словно по-иному и жить нельзя. Ночами, когда не было сна, память к прошлому возвращала, все больше к детским и отроческим годам в Новгороде Великом. В ту пору там княжил Александр Ярославич, народ его чаще Невским поминал. Он-то и приметил Стодола, сына плотника, - тот с отцом в то лето княжьи хоромы обновлял.

Взял Александр Ярославич Стодола в дружину, а вскоре за сметливость и храбрость перевел из младшей дружины в старшую, боярскую. Вместе с Невским Стодол и в Орде побывал, повидал хана Берке, на княжьи унижения насмотрелся. А когда Александр Ярославич сыновей уделами наделял, Стодола к Даниилу приставил. Боярин обещал князю быть при малолетнем князе преданным советником.

Не всегда княжил Даниил так, как хотелось Стодолу. Не оправдывал боярин князя, когда тот руку брата, городецкого князя Андрея, принял и они вместе на великого князя Дмитрия войной ходили, татар на Русь наводили, принудили Дмитрия то в Новгороде, то в Литве отсиживаться. И уж как доволен ныне Стодол, когда прозрел Даниил, уразумел, какие козни творил городецкий князь Андрей и чем грозит это Московскому княжеству.

Кабы сбыться замыслам князя Даниила! Коломну и Переяславль к Москве присоединить - враз Московское княжество мощь обрело бы.

Часто память обращала Стодола к тому дню, когда он узнал о смерти князя Александра Ярославича, вспоминал, как отирал глаза князь Даниил на похоронах отца и не сдерживал слез он, Стодол, да и все, кто съехался к гробу Александра Невского.

А еще запомнил боярин величественно-спокойный лик Александра Ярославича и голос епископа, сравнившего его с солнцем земли русской…

В тот самый день, когда гридин Олекса проходил мимо боярского подворья, Стодол повстречал владимирского боярина Ерему. Тот шел с боярином Селю-той от Зарядья к Кремлю, и Стодол долго гадал, зачем владимирец прикатил в Москву и что за дружба у него с Селютой. Но ответа на свой вопрос так и не нашел, а потом и вовсе позабыл о том и лишь спустя неделю, столкнувшись с Селютой на паперти Успенского храма, вспомнил:

- Зачем боярин Ерема в Москву наезжал?

Селюта растерялся от неожиданности, помялся, а Стодол новым вопросом озаботил:

- В этакую пору в дорогу от нечего делать пускаться кто решится?

- Воистину. Боярину Ереме кто-то наговорил, что боярыня моя скончалась, вот он и побывал в Москве.

Стодол хмыкнул:

- Твоя боярыня, Селюта, вас с Еремой переживет.

Селюта сердито затряс бородой:

- Не плети пустое, боярин. Стодол рассмеялся:

- Аль тебе, Селюта, боярыня опостылела, что хочешь ее смерти?

Селюта гневно пристукнул посохом:

- Я ли тебе, Стодол, зла какого причинил?

На том и расстались. И невдомек Стодолу, что лазутчиком великого князя Андрея наведывался Ерема в Москву.

Суровая жизнь забирала у Даниила все, учила его коварству, на подлость брата Андрея он отвечал подлостью. Но самое страшное - он, Даниил, уподобился Андрею и перестал считать зазорным в междоусобной войне с братом искать подмогу у ордынцев. Как обыденное воспринимал он платой за эту помощь разорение городов и деревень своего противника. «Русь отстроится, - говорил Даниил, - лесов много, а бабы нарожают детишек ».

Его одолевала мысль: не позволить великому князю перехватить Переяславль и сделать так, чтобы тот не помешал прирезать к Москве Коломну.

С конца зимы московский князь начал. готовить подарки хану и его окружению, дабы хан Тохта не принял сторону брата Андрея. Не заручится великий князь поддержкой Орды - не пойдет на Москву. Москва же заодно с Тверью противостоят великому князю.