Борис Тумасов - Жизнь неуёмная. Дмитрий Переяславский

Чаще всего здесь служил молебен епископ Исмаил. С давних пор, еще при Феогносте, так повелось: тянулись к Исмаилу обездоленные, и он, сухой, высокий, тихим, чуть приглушенным голосом успокаивал, вселял в человека надежду.

Жил Исмаил рядом с церковью, в бревенчатом доме, крытом дранкой, с навесом над дверью. Вокруг домика разрослись кусты сирени и жасмина, и оттого всю весну и в первую половину лета душисто пахло.

Рядом с церковью еще Феогност лет десять тому назад посадил несколько березок. Они выросли, и по весне, когда лопались их клейкие почки, одевались в зеленые сарафаны.

Феогност любил березки, часто простаивал под ними. Видно, они напоминали ему далекую родину - Москву.

Исмаил пробуждался на рассвете, едва серело небо и гасли звезды. Начинали петь первые птички, и дьякон открывал двери храма. Епископ здоровался с ним, вдвоем они проходили в алтарь, где дьякон помогал Исмаилу облачиться.

К тому времени уже появлялись прихожане, и начиналась ранняя заутреня. Исмаил знал судьбу каждого посещавшего приход. Она была трудной и горькой, а он, владыка, отпуская грехи, не мог себе ответить, в чем они, а потому не раз спрашивал у Бога, вправе ли он быть этим страдальцам судьей.

За многие годы, прожитые в Орде, Исмаил исповедовал и праведных и грешных. Ему доверялись беглые и воры, грабители и душегубцы. «Господи, - просил Исмаил, - прости им, грешным, ибо не ведают, что творят».

Возвращаясь из Владимира и проезжая русскими селами и деревнями, взирая на их разорение, Исмаил с горечью думал о княжеских раздорах. Вспоминался последний приезд в Сарай князя Андрея Александровича, добивавшегося у Тохты ярлыка на великое княжение.

«Господи, - говорил Исмаил, - брат восстал на брата. Гордыня обуяла князя Андрея. К добру ли?»

Явился Андрей Александрович, тогда еще городецкий князь, в церковь, а он, Исмаил, и скажи ему:

«Князь, не умышляй зла против великого князя Дмитрия, стойте заодно».

Но городецкий князь сердито оборвал его:

«Не лезь, поп, не в свое дело!»

И хоть в церкви был полумрак, Исмаил не увидел, догадался - князь Андрей во гневе. Не сказав больше ничего, он положил на блюдо несколько монет и покинул храм…

С заутрени Исмаил вернулся в свой домик, где его ждала еда: гречневая каша и кружка козьего молока. Старая монашка, многие годы прислуживавшая еще епископу Феогносту, подала на стол и тут же удалилась. Монашка была молчаливой, и Исмаил не мог даже вспомнить, какой у нее голос. Но он был благодарен ей, что после смерти Феогноста не ушла в монастырь, а осталась следить за хозяйством в доме.

После утренней трапезы владыка отправился на узкие кривые улочки города, где жил русский мастеровой люд, стучали молотки, звенел металл и пахло калиной…

Сарай - город многоязыкий, шумный, здесь, казалось, собрался народ со всей земли. На огромные, богатые базары съезжались купцы отовсюду. В городе селились кварталами. Те, которые начинались от церкви, - православные, христиане; от мечетей - мусульманские; от синагоги - иудейские.

Исмаил обходил русские кварталы, заходил к тем, то по каким-то причинам не мог бывать в церкви, поддерживал их словом, а иногда и деньгами.

Беден приход в сарайской церкви, разве когда помогут наезжающие русские князья. На их подаяния живет храм в Орде…

Покидая Ростов, великий князь узрел юную холопку. И хоть была она еще отроковицей, но обещала превратиться через год-другой в стройную, пригожую девицу.

Спросил:

- Чья девка-то? Тиун ответил поспешно:

- Князь Константин из Углича привез, да так и прижилась.

- Девку на себя беру, - бросил князь Андрей и велел собрать ее. - Зовут-то как?

- Дарьей, - снова ответил тиун. - Только уж ты, князь, не обидь ее, смирна она.

- Твое ли дело, старик…

Повыла Дарья да и села в телегу. А чтоб не сбежала, приставили к ней для догляда молодого гридина Любомира.

Везут Дарью, а рядом гридин на коне и на нее поглядывает. Гридин собой пригож, рослый, широкоплечий, все норовит в глаза Дарье заглянуть. И невдомек ей, что он уже утонул в ее голубых очах.

Млеет Любомир, и сердце счастливо постукивает. Догадался: не любовь ли к нему явилась? Одно ему невдомек: зачем великий князь забрал отроковицу во Владимир.

Лето на осень повернуло. Первые заморозки тронули траву. Она прижухла, и лист на деревьях прихватило. Ярче заалела рябина, ждала зимнего снегиря. Заметно укоротился день.

Сразу же за городом, где лес почти подступил к крепостной стене, гридин Любомир поставил силки.