Борис Тумасов - Жизнь неуёмная. Дмитрий Переяславский

В гридницу неожиданно вступили переяславский посадник Игнат с боярином Силой, усталые, запыленные. Отвесили князю низкий поклон. Даниил посветлел лицом:

- Спасибо, переяславцы, что откликнулись на мой зов.

- Прости, княже, задержались в дороге.

- Не с подворья же московского. Хотел, чтоб вы, переяславцы, меня тоже выслушали и всем боярам слова мои передали. Садитесь, товарищи мои, бояре переяславские.

Тихо в гриднице, разве что скрипнет лавка под чьим-нибудь грузным телом да с княжьего двора донесется шум. Скорбны боярские лица: никто не ждал такого разговора, - а князь продолжал:

- Какие слова я сказывал, не впервой от меня выслушивать, и вам, сыновья, говорил не единожды. Песок часов моих пересыпался, настала пора изъясниться, чтобы все знали, чего я жду от сыновей своих. Воля моя, как им княжить.

Даниил медленно закрыл глаза, долго молчал. Но вот он оторвался от раздумий:

- Московскому и Переяславскому княжествам едиными быть, не дробить. Юрию княжить, Ивану удела себе не требовать. Порвете княжество, то к добру не приведет. Решайте, сыновья мои, все сообща, без обид, я о Москве мыслю. Вы, бояре, уразумели, о чем реку?

- Слышим, княже, как не слышать.

- Слова твои, Даниил Александрович, от разума, нам ли в них сомневаться?

- Чай, не забыли вы, други мои, каким Московское княжество было, когда меня отец на него посадил? Корзном накрыть - и весь сказ. А у дружинников мечи ржавые, копья тупые, колчаны пустые и вместо брони кафтаны. Да и какая дружина, едва ли полсотни гридней. Ныне молодцы на подбор, что в Москве, что в Переяславле. Оружие - сабли легкие, копья острые, у лучников стрел вдосталь, воины в броне. Поди, помните, как недругов на Оке били, за Коломну сражались? И татары не спасли князя Рязанского. А отчего? От единства нашего! В кулак собрались.

- Ужели, отец, мы по-иному мыслим? - поднял брови Юрий.

- Верю, сыне, однако конь о четырех ногах, да спотыкается.

Тут княжич Иван голос подал, и была в нем печаль:

- Скорбно нам было слушать тебя, отец, когда повел ты разговор о конце жизни. Живи долго. А наказ твой мы не нарушим, бремя власти на двоих делить станем. Верно, Юрий?

Юрий кивнул согласно.

Князь Даниил ласково посмотрел на меньшего сына:

- Мудрость в словах твоих, Иван. Коли так, быть ладу меж вами, братьями. Когда же случится размолвка, не решайте спор сгоряча, дайте остыть страсти. Злоба не к добру… О чем еще мои слова? Уделу Московскому расти, шириться. Я то предвижу. Отчего, спросите? Ныне ответить не смогу, но чую - истину глаголю.

Опустились сыновья на колени. Даниил положил ладони им на головы:

- Когда смерть примет меня, унынию не предавайтесь: живой о живом думает. Помните, ничто не делает человека бессмертным. Княжить по разуму старайтесь, чего не всем и не всегда доводилось. Я ведь знаю грехи свои и буду просить у Всевышнего прощения…

Расходились бояре, покидали гридницу потупясь. Каждый из них не один десяток лет служил князю Даниилу, настала пора прощаться…

Последними вышли сыновья. Глядя им вслед, Даниил подумал: «Лишь бы не растрясли, что нажито, удержали и приумножили…»

С рождения человек обречен на страдания. И какой бы безоблачной ни была жизнь, страданий - больших ли, малых - ему не миновать.

В своей не такой уж долгой жизни Олекса вдоволь нагляделся на людское горе. В детстве, когда ходили со старцем Фомой по Руси, говорил ему гусляр:

«Великие испытания посланы Господом на нашу землю».

Олекса спрашивал: отчего Бог гневен на Русь, ведь народ страдает?

Мудро отвечал старый Фома на совсем не детский вопрос:

«Терпением испытывается люд. Господь за нас страдал».

А Олекса снова донимал:

«Ужели не будет конца терпению?»

«Как у кого, иному хватает до последнего дыхания. Эвон люд наш, русичи, сколь терпелив…»

Так говорил старый гусляр Фома, не ведая, что минуют века, а терпение у русичей сохранится, все снесут - ложь и обиды. Отчего так? Уж не от тех ли давних времен запас подчас рабского терпения, когда терзали Русь ордынцы, а русские князья исполняли повеления баскаков и целовали ханскую туфлю?

Однако настанет конец терпению - и очнется народ, прозреет. Так было, когда в справедливом гневе поднялся он и вышел на Куликово поле…

Посольство князяДаниила возвращалось из Киева с успехом: в закрытом возке ехал в Москву знатный лекарь, крещеный иудей Авраам. Иногда он высовывал из оконца лысую голову, прикрытую черной шапочкой, посматривал по сторонам, удивляясь, куда занесла его судьба из горячей Палестины…