Антони Смит - Две горсти песку

И вот табун под нами. Нас встретил могучий звук. На земле я уже слышал, какой шум производит это самое стадо, но в воздухе впечатление было куда сильнее. Хрюканье гну сливалось в сплошной гул; казалось, что гудит чудовищный пчелиный рой, только намного басистее. Хриплые, скрипучие созвучия непрерывно сотрясали воздух. Вот когда мы слышали подлинный шум мигрирующего табуна, а не жалкую имитацию. Монолитное стадо, которое трусило рысью, шло, щипало траву и мчалось галопом, воплощало огромную мощь. Удивительная, великолепная картина!

Наша тень буквально секла табун, но животные, будь то зебры, газели Томсона, газели Гранта или гну, не обращали на шар никакого внимания. Нас как будто вовсе не было. И только наша речь настораживала их. Сперва мы решили, что нелепо подкрадываться молчком: все равно мы на виду, тем более что земля дрожит от сплошного гула. И мы разговаривали - не столько из потребности что-то сообщить друг другу, сколько чтобы дать выход переполнявшему нас восторгу. Заслышав наши голоса, гну внизу срывались с места в присущей им манере - задрав кверху хвост и выбрыкивая задними ногами. Мы повторили опыт несколько раз. Пока молчим - все в порядке, но стоило нам заговорить, как животные нас тотчас слышали, несмотря на весь этот гул.

Мы извлекли урок из эксперимента и прекратили разговоры. Это было совсем нетрудно при таком количестве зрительных впечатлений, когда все равно не хватало слов выразить свои чувства. Волшебное зрелище! На пятнадцать километров в обе стороны тянулись шеренги копытных. Вперед ли, назад ли посмотришь - тысячи животных. И мы парили над этими полчищами с легкостью, которой обладает только аэростат, когда воздух спокоен и африканский день еще совсем юн. Разумеется, он с каждой минутой взрослел, и вскоре это должно было отразиться на нас. Становилось все сложнее управлять шаром, и удобная для нас высота шестьдесят метров из правила начала превращаться в исключение. Впрочем, на первых порах мне достаточно было усилить внимание, чтобы съемки и наблюдения продолжались без помех.

Когда был пройден весь табун, оба его фланга ушли назад и прямо по курсу остались только отдельные животные, мы с радостью обнаружили, что пролетим точно над водопоем. Источник почти высох, но возле него стояло несколько гну: одни - в грязи на краю лужи, другие - на утоптанной, твердой, сухой земле вокруг.

- Пройдем над источником на высоте шестьдесят метров. Будьте начеку.

- Отлично,- сказал Ален.- Это место мне нравится. Сейчас я досниму ленту.

Он в самом деле ее доснял, и мы в самом деле подошли к луже на высоте шестьдесят метров, но над нагретой солнцем площадкой шар попал в восходящую струю. Ален в это время присел, чтобы сменить кассету, зато мы с Дугласом увидели, как земля проваливается куда-то вниз, и поняли, что блаженству пришел конец. Заранее предвидя результат, я поглядел на альтиметр и убедился, что стрелка подскочила от шестидесяти до пятисот метров. Восходящая струя хорошо поработала. Закончив перезарядку, Ален выпрямился... и увидел сильно изменившийся мир. От неожиданности (мы с Дугласом не комментировали наш прыжок) у него даже закружилась голова, и он поспешно ухватился за край корзины. Ален никак не ждал от земли такого коварства: минуту назад до нее было шестьдесят метров, и вдруг она отступила почти на полкилометра!

Безмятежный полет кончился. Одна за другой следовали промежуточные посадки, и мы сбрасывали песок уже не горстями, а килограммами. Но хотя табун кончился, до конца Серенгети было еще далеко, и мы, правда уже без определенной цели, продолжали полет. Помню, в одном месте мы увидели на земле мертвую зебру, на которую садились парящие наравне с нами грифы. В известном смысле сейчас мы видели все так, как это веками видели грифы. Извечно они наблюдают жизнь на равнине, всегда готовые выступить в роли мусорщиков, когда смерть пожинает свой урожай. Хищные птицы плавно спускались вниз, взмахивая крыльями только перед тем, как сесть на тушу. Мы смотрели на эту картину, а сами готовились к очередной промежуточной посадке.

Как ни хотелось нам продолжать полет, в конце концов пришлось закругляться. Все чаще на нашем пути появлялись ухабы, все более бесцеремонно обращались с нами воздушные течения. Я делал все, что мог, но этого явно было недостаточно, и после двадцатого ненамеренного столкновения с землей я решил, что лучше садиться. Мы не подвергались серьезной опасности, толчки не причиняли вреда ни нам, ни снаряжению, однако каждый последующий толчок был сильнее предыдущего, и можно было представить себе, к чему идет дело. Кроме того, табун давно исчез вдали, и рассчитывать на встречу с чем-либо подобным не приходилось. Вот опять, хотя мы не скупились на песок, пошли вниз с высоты сто метров и стукнулись о землю. На этот раз толчок был болезненным. Да, хватит с нас промежуточных посадок, следующая должна быть окончательной.