Тобайас Смоллет - Приключения Родрика Рэндома

Доктор также поднялся со словами:

- Клянусь, я в самом деле удивлен, даю слово...

Засим он последовал за мистером Медлером к буфетной стойке, где тот платил за свое кофе, и там прошептал так громко, что я услышал:

- Скажите, кто этот джентльмен?

Его приятель быстро ответил:

- Я узнал бы это, если бы вы не вторглись столь неуместно.

И он ушел, очень разочарованный. Церемонный лекарь тотчас же возвратился и сел рядом со мной, тысячу раз попросив извинить его за то, что оставил меня в одиночестве, и сообщив, будто у буфетной стойки он сказал мистеру Медлеру нечто чрезвычайно важное и не терпящее отлагательств. После этого он заказал кофе и стал восхвалять эти зерна, которые, по его словам, в холодных флегматических конституциях, подобных его конституции, уничтожали излишнюю влажность и взбадривали уставшие нервы. Он сказал, что кофе было неизвестно у древних и что это название происходит от арабского слова, как легко можно догадаться по окончанию его и по звуку.

С этого предмета он перенес свои изыскания на глагол "пить", каковой, по его утверждению, неправильно применяется к питью кофе, поскольку кофе не пьют, но прихлебывают или потягивают, а первоначально слово "пить" означало "утолять жажду" или "напиваться и буйствовать"; он утверждал, что слово, заключавшее ту же мысль, по-латыни есть "bibere" или "potare", а по-гречески "pinein" или "poteein", хотя он и готов допустить, что оно употреблялось по-разному в различных случаях; например, "пить много" или, говоря вульгарно, "выдуть океан спиртного" значило по-латыни "potare", по-гречески же "poteein", а, с другой стороны, "пить умеренно" - "bibere" и "pinein"; он признавал, что это его собственные предположения, каковые, однако, подкрепляются словом "bibulous", применяемым к порам кожи, способным поглощать только самое небольшое количество омывающей их влаги вследствие крайне малого своего диаметра, тогда как от глагола "poteein" производится существительное "potamos", обозначающее "реку" или большое количество жидкости.

Я не мог удержаться от улыбки, слушая эти ученые и важные рассуждения, и, дабы возвыситься во мнении моего нового знакомого, с нравом которого мне удалось уже познакомиться, я заметил, что, насколько я помню, его утверждения не подкрепляются древними авторами: Гораций употребляет слова "poto" и "bibo", не делая между ними различия, как, например, в двадцатой оде первой книги:

Vile potabis modicis Sabinum cantharis...

...et praelo domitam Caleno tu bibes uvam.

{Будешь у меня ты вино простое пить из скромных чаш...

...вино пей ты дома и калесских лоз дорогую влагу.}

Я сказал также, что ничего не слыхал о глаголе "poteein", но "potamos", "potema" и "potos" происходят от "pino", "poso", "pepoka", вследствие чего греческие поэты никогда не употребляют другого слова для веселого возлияния. Гомер описывает Нестора за чашей в таких словах:

Nestora d'ouk elathen jache pinonta perempes.

{Нестор, хотя он и пил, все ж ликованье заметил ("Илиада", кн 14, ст 1).}

Анакреон упоминает его по тому же поводу почти на каждой странице:

Pinonti de oinon hedun...

Otan pino ton oinon...

Opliz' ego de pino...

{Когда пью сладкое вино...

Когда я пью вино...

Приготовь, а я буду пить...}

а также в тысяче других мест. Доктор, несомненно намеревавшийся критикой внушить мне высокое мнение о своей учености, был бесконечно удивлен, будучи введен в заблуждение моим внешним видом, и после длительного молчания воскликнул:

- Честное слово, вы правы, сэр! Вижу, что не обдумал сего вопроса с присущей мне обстоятельностью.

Затем он обратился ко мне по-латыни, которую он хорошо знал, и разговор шел на этом языке добрых два часа, касаясь самых различных тем; он говорил столь рассудительно, что я убедился, несмотря на его причудливую наружность и увлечение пустяками, в его обширных знаниях, главным образом, - в начитанности; а он взирал на меня, о чем я узнал позднее от мистера Медлера, как на чудо учености, и предложил, если я сегодня вечером свободен, познакомить меня с несколькими светскими и богатыми джентльменами, с которыми у него назначена была встреча в кофейне Бедфорда.

ГЛАВА XLVI

Уэгтейл вводит меня в общество блестящих джентльменов, с которыми я провожу вечер в таверне. - Наша беседа. - Нрав моих новых знакомцев. Доктора высмеивают. - Окончание нашего кутежа.

Я с удовольствием принял его предложение, и мы поехали в наемной карете в кофейню, где я увидел множество щеголей, перепархивающих с места на место; почти все они говорили с доктором с большою фамильярностью. У камина стояла группа джентльменов, в которых я тотчас признал тех самых, что накануне вечером пробудили своим смехом мои подозрения против леди, принявшей мои заботы об ее особе. Едва завидев меня, входящего с доктором Уэгтейлом - так звали моего спутника, - они начали хихикать и перешептываться, а я немало удивился, обнаружив, что с этими-то джентльменами и намеревался познакомить меня доктор, ибо, заметив их, собравшихся вместе, он сказал мне, кто они такие, и осведомился, как меня им представить. Я ответил на его вопрос, и он, важно приблизившись к ним, сказал: