Габриэль Городецкий - Миф «Ледокола» - Накануне войны

В свете драматических событий в Югославии Черчилль был занят координацией отчаянных усилий Идена и генерала Дилла по созданию эффективной преграды германскому проникновению на Ближний Восток и в Юго-Восточную Европу. Поэтому, подобно Сталину, Черчилль рассматривал намерения Германии в отношении России через призму драматических событий, происходящих в этом регионе. Поздним вечером 28 марта Черчилль направил Идену, находившемуся тогда в Афинах, подробные инструкции относительно общей стратегии Англии. Лишь в самом конце инструкции содержится беглая и весьма гипотетическая ссылка на возможность советско-германской конфронтации. «Нереально, — размышлял он, — чтобы в случае возникновения фронта на Балканском полуострове, Германия сочла нужным не распространять его на Россию» 28. Хотя он далее не развивал эту мысль, она показывает, что опасения Сталина о том, что в отчаянии Черчилль может попытаться вовлечь в войну Россию, не являются безосновательными.

На следующее утро генерал-майор Стюарт Мензис, начальник специальных разведывательных служб — МИ-6 («С» — как его называют), представил Черчиллю перехват, полученный с помощью «Энигмы», в котором приводился помимо всего прочего приказ о переводе из Румынии в зону Кракова штаба бронетанковых войск, трех из пяти расположенных на юго-востоке бронетанковых и двух моторизованных дивизий, включая дивизию СС. Переброска должна начаться 3 апреля и закончиться 29 апреля. Как мы можем заключить из разведывательных донесений Черчиллю, которые рассекречены только сейчас, именно «С» в своем обычном, лаконичном стиле обратил внимание Черчилля на то, что приказы были изданы еще до переворота в Югославии и что «поэтому интересно знать, будут ли они выполнены». Вряд ли Черчилль был удивлен информацией. Он, разумеется, не направил «тотчас эту важную новость» Сталину, вопреки тому, что он утверждал впоследствии. Вместо этого он поспешил передать суть информации Идену. Он, очевидно, считал, что, имея на руках эту козырную карту, тот сможет убедить не проявлявших энтузиазма греков, турок и югославов выступить единым фронтом против Гитлера 29.

Требовалось время, но еще важнее — внешний импульс, чтобы убедиться в огромной важности этих разведданных. Отметим, что Черчилль замещал Идена в Форин оффис во время длительного пребывания последнего на Ближнем Востоке, и поэтому ему доставляли всю важную информацию. Когда Черчилль составил Идену телеграмму с изложением стратегической линии Англии, Кадоган обратил его внимание на информацию, подтверждающую донесение «Энигмы» 30. Ему также показали подробную телеграмму Криппса по этому вопросу. Предполагаемая дата вторжения и решение предупредить русских об опасности близки тому, о чем сообщал Криппс в своей телеграмме. Определенный поворот в политике произошел не ранее 30 марта, когда во второй телеграмме Идену более определенно говорится о возможности немецкого вторжения в Россию. Однако это произошло лишь после того, как военно-воздушная разведка и правительственная школа кодирования и шифрования проанализировали донесение «Энигмы» и пришли к единому выводу. Но даже после всего этого Черчилль воздержался от положительной рекомендации кабинету во время неоднократного откладывавшегося обсуждения англо-советских отношений 31 марта, о чем сказано выше 31.

Решение принять предложение Криппса и ознакомить русских с имеющимися данными окончательно еще не созрело. Скорее всего, Черчилля подтолкнули новые донесения, полученные из Белграда 30 марта и 2 апреля от Самнера Уэллеса, заместителя государственного секретаря США. Они подтвердили информацию из Афин, где после переворота скрывался принц Павел, о том, что во время их встречи 4 марта в Берхтесгадене Гитлер довел до его сведения свое намерение осуществить против России военную акцию. Стало также известно, что Геринг сообщил японскому министру иностранных дел Мацуоке во время его визита в Берлин, что Германия намеревается напасть весной на Россию, независимо от исхода кампании против Англии 32. Криппс, уверенный в реальности немецкой угрозы и, как всегда, готовый к действиям, заявил 31 марта, что если информация подтвердится, эти откровения можно «с выгодой здесь использовать». В этой ситуации следует делать четкое различие между оговорками относительно передачи информации, сделанными Крип-псом, и оговорками Форин оффис. Криппс был более всего обеспокоен тем, как бы русские не сочли это попыткой втянуть их в войну. Форин оффис считал, что немецкого нападения не будет, и поэтому не хотел делать шаг, который мог бы быть использован немцами на иллюзорных будущих переговорах. Новые данные грозили подорвать общепринятое мнение о том, что советско-германский союз находится в процессе становления. Если русские поверят предупреждению, на повестку дня встанет англосоветское сближение. Неудивительно, что и Кадоган, и начальник северного отдела министерства Лоуренс Кольер отчаянно хватались за традиционные взгляды, повторяя знакомые аргументы, что поскольку немцы усиливают давление, чтобы добиться от русских новых уступок, передача разведданных бесполезна, пока русские не будут «достаточно сильны, чтобы должным образом реагировать на это» 33. Органы разведки также разделяли эту господствовавшую концепцию. 1 апреля военная разведка пришла к выводу, что «движение немецких бронетанковых и моторизованных сил осуществляется, несомненно, с целью усиления военного давления на Россию и предотвращения вмешательства русских в немецкие планы на Балканах» 34.