Вячеслав Софронов - Отрешенные люди

Елисей Кузьмич и не заметил, как начал говорить вслух, высказывая все обиды, всю многолетнюю горечь мигом притихшим каиновым собутыльникам:

- За что служу? За гроши! Дом путный себе купить не могу, на полицейской коляске езжу, своей до сей поры нет и не скоро будет. А сапоги? Сапоги, гляньте, какие! - с этими словами он задрал прямо на лавку ногу, и все увидели огромную дыру на подошве.

- Эй, Кувай али кто там, - неожиданно крикнул Иван, - сымай свои сапоги и его высокоблагородию мигом одеть.

- А я сам как буду? - пробасил тот.

- За тебя не боюсь, ты себе мигом новые справишь, лучше прежних. Кувай подчинился и с поклоном подал Кошкадавову свои почти новенькие сапоги. Но капитан-исправник словно и не заметил их, а продолжал изливать душу дальше:

- А как со мной начальство разговаривает?! Как со скотом каким! И что с того, что не дворянин я? Что с того? Можно, если он полицмейстер, то мне в морду кулаком шпынять? Я при должности состою, и он тем самым не меня, а должность мою обижает. Ежели кого из высоких господ обворуют или пропадет там что, то меня вызывают, и айда, ищи день и ночь, где хошь, их пропажу, не ешь, не спи, а найди им безделушку, которую они на балу по оплошности своей обронили. Я им не пес какой, чтоб за безделушками, высунувши язык, бегать...

- Елисей Кузьмин, да ты нам только скажи, и мы тебе десяток таких безделушек притащим, - обняв начальника за плечи, втолковывал ему Иван.

- Точно говоришь? - из глаз Кошкадавова покатилась пьяная слеза, и он поцеловал Ивана прямо в мокрые губы. - Люблю за такие слова. Только и ты со мной веди себя по чину. Я, как ни как, а все ж таки капитан, да еще и исправник...

- Не шиш с бугра, - рассмеялся кто-то, но Ванька Каин так зыркнул в его сторону, что он чуть язык не проглотил.

- А со мной надо держаться почтительно и во фрунт стоять. Все слышат? мутно глянул он по сторонам. - А то ведь я могу и в Сибирь запросто спровадить, где Макар телят не пас. Оч-чень предалеко...

- Лизка, - крикнул Иван, - проводи его высокоблагородие в спаленку да раздень его как надо, приголубь его, - шепнул он ей на ухо. Лизка понимающе улыбнулась ему, и Кошкадавова с трудом вытащили из-за стола, повели его в спальню, где он оставался до утра. Лизка Кирпичникова долгое время находилась в спаленке, и вся компания заговорчески заулыбалась, когда она вышла оттуда, небрежно покрывая голову ситцевым в горошек платочком.

- Золото у нас, а не начальник, - громко сказал Иван, - давайте за его здоровье и выпьем, чтоб жил он долго и мы при нем исправно службу несли.

Когда Елисей Кузьмич Кошкадавов проснулся утром, повел вокруг опухшими глазами, то первое, что он увидел - это голую спину незнакомой черноволосой девицы, расчесывающейся перед большим, в серебряной раме, зеркалом. Постепенно память вернулась к капитан-исправнику, и он тихо застонал. Когда он вышел весь скрюченный и согбенный, то честная компания, казалось, и не выходила из-за стола. Ему налили опохмелиться, потом на посошок, и он отправился домой, где в тот же вечер повесился у себя на чердаке. Ванька Каин с дружками тихо-мирно проводили его на старое кладбище при Алексеевском монастыре, выпили за упокой души раба божьего Елисея и стали ждать-гадать, кого им поставят в начальники.

Прошел месяц. В сыскную контору Ванька почти не ходил, шатался по городу, захаживал в кабаки и трактиры, ездил с Аксиньей в Сергиеву обитель. Та вдруг стала не на шутку богомольна, набожна, и когда Иван стал подшучивать над ней, мол, рано на тот свет собираешься, погуляем еще и на этом, та сердито зыркнула на него и призналась:

- Ребеночка жду...

- От кого ребеночек? Чей будет? - странно, но Ивана не на шутку взволновало известие о беременности Аксиньи, и он долго допытывался, от мужа ли ребенок или...

- А вот и не скажу, чей, - дразнила его Аксинья, грозя пальчиком, - так и будешь жить и сомневаться: твой сынок или чужой.

- Ты смотри у меня, - пригрозил было, но потом махнул рукой, решив, что рано или поздно вызнает, чье дитяте.

А потом две ночи подряд ему снился волк с длиннющим хвостом, которым тот тыкал Ивану в лицо, не давал дышать. Просыпался, садился в постели, зажигал свечу, звал Лизку, спрашивал, не приходил ли кто... Вроде все было спокойно, но он знал, со слов покойной матери знал: такие сны зря не снятся. И точно! На третью ночь, когда волк опять начал его душить дурно пахнущим хвостом, он услышал стук в нижнее оконце. Думал, снится, не хотел вставать. Но растолкала Лизка с испуганными глазами: