Доминик Бартелеми - Рыцарство от древней Германии до Франции XII века

Авторы XIX в. проявляли расовые предрассудки при анализе текстов и даже при интерпретации археологических находок: они считали, что могут распознавать в захоронениях представителей германской расы. Сегодня для археологов франк — это «культурный фациес», характерный для бойцов вспомогательных войск римской армии, которые происходили с севера Галлии, а не из-за Рейна. Здесь наблюдался обычай хоронить в земле (вместо кремации) и помещать рядом с мужчинами оружие — длинные мечи, секиры, копья, стрелы, кинжалы, щиты с умбонами. По мнению Михаила Казанского, «эта новая практика появилась у германцев в Галлии и стала результатом осознания их нового социального статуса, связанного с их военными функциями» {104} 104 Les Francs, precurseurs de Г Europe: exposition, Paris, Musee du Petit Palais, 23 avril-22 juin 1997. Paris: Paris-Musees, 1997. P. 46. . А франкский элемент, проникший в империю, остановленный в 257 г., но обосновавшийся там по договору в качестве федератов или как-то иначе, должно быть, стал катализирующим ядром, притягивающим к себе галльский элемент. Так появлялись солдаты — защитники Рима в эпоху поздней империи, содержащиеся за счет государственного налога, менее дисциплинированные, чем в классическую эпоху, но (и поэтому) часто добивавшиеся успехов, как, например, при Страсбурге. Аммиан Марцеллин мог назвать галлов Парижского бассейна гордым народом, отличающимся воинской доблестью, потому что это были галло-франки. Данные археологии подтверждают: раз они отказались от кремации, значит, оружие было для них символом статуса (в германском духе), то есть у них была единая элита.

Аммиан даже приписывал этим «галлам» происхождение от троянцев — словно в пику римлянам, потомкам Энея. А ведь такой же миф о происхождении франков будет в ходу в меровингские времена, судя по так называемой хронике «Фредегара», и историческая критика развенчает его только в XVI в. Этот миф был придуман в интересах людей VII в., но приходится признать, что он содержит и зерно истины, ведь троянские изгнанники в какой-то период играли роль вспомогательных войск Рима, конфликтовали с ним по поводу своих союзных отношений и дани, переходили из империи в Германию и обратно и, наконец, скорей освободились от Рима, чем завоевали его. То есть они добыли оружием аристократическую свободу, и реальная история — это наделе не столько грубое вторжение, сколько постепенное просачивание в римский мир, где государство в конечном счете стало слабей аристократии.

Можно ли сказать, что наполовину романизованные воины, такие как рейнские или салические франки в составе различных «племен», стали адептами более суровой, более радикальной войны, чем та, какую вели тацитовские германцы? Непохоже. Даже если предположить, что они хотели этого, им несколько недоставало возможностей. Сквозь всю позднюю Античность проносятся всевозможные варвары свирепого вида. После 360 г. конные аланы и гунны, примчавшись галопом из степей, добавили к этому образу еще один штрих, экзотическую нотку. Некоторые римляне сами напускали на себя воинственность, как патриций Аэций — на самом деле сын романизированного скифа и римлянки. Другие же из снобизма демонстрировали чрезмерную утонченность и изысканность, как епископ Сидоний Аполлинарий в 470-е гг. Но это не эпоха разнузданного насилия — картины сумрачного и разоренного мира выглядят сильным преувеличением. Это было, скорей, умеренное насилие.

V в. начался 31 декабря 406 г., когда вандалы перешли лимес, (потеснив рейнских франков — защитников империи, и Григорий Турский драматизирует этот факт в своей «Истории франков», словно не было иной альтернативы, кроме как между благой силой святых и смертельной борьбой между людьми. Он сам в своей второй книге делает упор на «чудесных деяниях святых» и на «народных бедствиях». Бедствиях? Даже говоря о знаменитом царе гуннов Аттиле, несомненно, не следует ничего преувеличивать. Народы очень рассчитывали на свою репутацию, чтобы устрашать врага, но Аттила не осаждал города, когда те оказывали ему знаки уважения, и битва на Каталаунских полях не была доведена до логического конца: если гунны и вестготы (король последних Теодорих был убит) бились меж собой упорно, то Аттила и его победитель патриций Аэций, позволивший ему отступить, — недолго. Немногим позже Аттила умер, занимаясь любовью, а не войной.

Сидоний Аполлинарий около 448 г. посвятил салическим франкам впечатляющее полотно — выдержанное в очень экспрессионистическом духе, какой был свойствен уже Аммиану Марцеллину, но стихотворное. Он говорит об их белокурых волосах, бритых лицах, их облегающих одеждах, наконец, о поясах, «лежащих на их узких бедрах». Но это великие спортсмены, мастера в метании копья или Франциски. Бросить это оружие «в безбрежное пространство, наметив точку, которую они уверенно поражают, раскрутить щит — это для них игра, так же как ринуться быстрей брошенных копий и достичь врага раньше них» {105} 105 Sidoine Apollinaire. Carmina. V. Vers 245-250. . Иначе говоря, они несколько рисуются друг перед другом, они выполняют изощренные воинские упражнения, так же как римлянин Сидоний упражняется в не менее изощренной поэзии — каждый оттачивает те навыки, в которых превосходит других. Франки питали страсть к войне с детства — то есть из них воспитывали отборных воинов. И «если по стечению обстоятельств численность врагов или неудобство боевой позиции сильнее их, только смерть может сразить их, но не страх. Они остаются на месте непобежденными, и их отвага, так сказать, переживет их последний вздох». Да, может быть, бывало и такое, но в завершение своей поэмы Сидоний Аполлинарий славит Майориана — помощника Аэция, который как раз вынудил их капитулировать и присоединиться к себе…