Борис Солоневич - Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи)

"С отчаянiем во взорe

У Бога вопрошает,

Зачeм Он создал мiр,

Во злe погрязшiй?...

Его душа, как нeжная мимоза,

Его вопрос, как острая стрeла..."

Ложь и неправда жизни жестоко бьют и ранят его душу. Трудно живется ему среди окружающаго гнета и произвола, и ему больно видeть, как нeкоторые из нас ищут и находят компромиссные пути для дeятельности даже в этих условiях...

Я часто чувстувую и на себe его грустный испытывающiй взгляд и знаю, что ему больно видeть меня в кругу тюремщиков, чекистов и наших "красных жандармов". Он согласен с тeм, что занимаемое мной положенiе дает мнe возможность помогать многим, что это неизбeжный компромисс в суровых условiях лагеря, но он не боец, а идеалист-мечтатель, и его душe тяжело. Инстинкт борьбы ему чужд.

Другой чертежник -- Петро, такой же славный юноша, прямой и стройный, с ясным безхитростным умом и безмятежным сердцем. К нему как-то не пристает грязь жизни. Он находит силы в самом себe, чтобы спокойно переносить свое положенiе. Никто не слыхал от него ни одной жалобы и рeзкаго слова осужденiя. Он всегда старается вдуматься в причины поступка, в причины ошибки, и его мнeнiя, в противоположность суровому сужденiю Саши, всегда снисходительны и человeчны. Саша судит поступки с точки зрeнiя скаутской морали, Петро оцeнивает их, еще и снисходя 355 к человeческой слабости, учитывая ненормальную обстановку жизни и считая наши скаутскiе законы только недостижимым идеалом, уклоненiя от пути к которым неизбeжны.

И рeзкость и нeкоторая нетерпимость Саши удивительно сочетаются с человeчностью и снисходительностью Петро, и многiе из нас, послe разговора с нашим "судом чести", уходили как-будто морально просвeтленные... Когда я вспоминаю об этих цeльных натурах, в ушах невольно звучат стихи московскаго скаута:

"Ни горы, ни море,

Ни небо, ни степи,

Ни лица людей и ни тeло;

Самое прекрасное,

Что есть на землe и в искусствe,

Это -- душа человeка..."

Ребята встрeчают меня ликующе, и их рукопожатiе особенно сердечно. Вeдь сегодня день нашей радости, праздник скаутов всего мiра, и их глаза сiяют...

И, уже уходя, я вижу с дороги, как через грязное стекло, заткнутое сбоку куском пакли, кивают мнe радостныя лица наших "апостолов скаутизма", как с ласковым уваженiем зовем мы Сашу и Петро...

Медвeжiй тюлень

У большого буксирнаго парохода, ремонтирующагося и вытащеннаго на берег, раньше, в дни славы монастыря, называвшаяся "Архистратигом Михаилом", а теперь переименованнаго в "Энгельса", я не без труда нахожу нашего славнаго ГлJба.

Он у нас штурман дальняго плаванья... Да и кого только нeт среди скаутов, сосланных на Соловки! Мы частенько смeемся, что если бы ГПУ, вмeсто Соловков, послало нас с нашими герлями на какой-нибудь необитаемый остров, наша республика была бы лучшей в мiрe...

Судьба нашего ГлJба сложилась особенно обидно. Сын адмирала (Н. Ф. Бострем), он кончил курс учебы в Англiи и прieхал перед самой революцiей в Россiю, чтобы отдать свои знанiя родному флоту. Но не довелось ему 356 поплавать на вольных кораблях по свободным волнам со своей молодой, женой-скаутом... Теперь он плавает на баржах, катерах и параходах, принадлежащих ГПУ, и по морю, которое с полным правом можно бы было назвать морем "полярной каторги"...

Широкоплечая, медвeжья фигура ГлJба рисует его каким-то увальнем, каким-то моржом. И, дeйствительно, на сушe он как-то вял, неповоротлив и почти сонлив. Но как-то мнe довелось видeть его на водe: он преобразился в родной стихiи, стал совсeм иным -- быстрым, точным, стремительным, настоящим "морским волком". Помню, как весело сiяло его лицо, когда его буксир в шторм точно развернулся и цeпко пришвартовался к пристани...

Но сейчас он на берегу. Он медленно откладывает в сторону англiйскiй ключ, методически и аккуратно вытерает куском пакли свою ладонь от масла и копоти и долго и крeпко трясет мою руку, весело улыбаясь. Он, наш ГлJб, не разговорчив. Да и все понятно в день 23 апрeля в крeпком рукопожатiи двух скаутов, запертых на страшном островe...

___

Измученным и продрогшим возвращался я домой послe своего "парада в разсрочку". Но на душe было свeтло и радостно.

Медленно шел я мимо величественной кремлевской стeны, пытаясь проанализировать всколыхнувшiя мою душу впечатлeнiя сегодняшняго дня...

Вот сколько их, моих братьев по скаут-значку и Соловкам! Всe разные, каждый характерен по своему, а вмeстe с тeм, в каждом из них есть что-то одинаковое, что-то душевно высокое и крeпкое. Недаром вeдь со всeх концов Россiи прислали сюда, в этот полярный лагерь, самый суровый и страшный, именно эту молодежь...