Иван Кулаев - Под счастливой звездой

Уходит жизнь… И, оглядываясь на прошлое, задумываясь над всей моей протекшей разнообразной жизнью, я, как и многие другие люди, молодые и старые — старые чаще, — начинаю задавать себе вопрос: в чем смысл жизни? Вопрос, который извечно тревожил и привлекал человечество и на который не всегда найдешь нужный ответ.

Мои родители были оба людьми глубоко верующими и старались в нас, детях, воспитать религиозные чувства. Когда нам было семь-восемь лет, нас уже возили к пасхальной заутрене и в праздники будили рано утром, чтобы отправить в церковь к обедне. Конечно, тогда нам хотелось только спать и спать, и навряд ли церковные богослужения, на которых мы присутствовали, могли оставить существенный след в наших детских сердцах.

В какой мере старания моих родителей повлияли на мои религиозные убеждения, затрудняюсь сказать. Условия моей жизни складывались так, что я в последующие годы оказался оторванным от церкви. Юность моя протекала на приисках, где в течение шести летних месяцев люди не знали отдыха и праздников для них не существовало. Изо дня в день нужно было выполнять изнуряющую, тяжелую работу — каторжный труд, совершенно недопустимый теперь, при современном отношении к рабочему, которое диктуется не только человеколюбием, но и экономическими соображениями: рабочий — это та же машина, и в интересах государства необходимо заботиться об этой машине и поддерживать ее в хорошем состоянии, а не приводить ее в негодность. Нечего говорить, что при таких условиях приисковой работы не оставалось времени для выполнения религиозных обязанностей, налагаемых православной церковью.

По заведенному обычаю, рабочие выходили на работу в 5 часов утра и приступали к выполнению урока, то есть очередного задания со стороны руководителей работ на прииске. Часто приходилось разрабатывать совершенно твердый грунт. Некоторым счастливцам удавалось закончить свой урок к 5 часам вечера, а большинство артелей освобождалось только к 7 часам. Следовательно, рабочий день продолжался двенадцать — четырнадцать часов. Если вычесть отсюда два часа на обед и отдых, то получится десять рабочих — и еще каких рабочих! — часов.

Места разработки золотоносных песков скорее походили на каменоломни. От восхода до заката солнца люди не переставали копать, рыть, долбить, нагибаться, уносить, толкать тачки, ходить, двигаться; целый день они обливались горячим потом и к вечеру чувствовали безмерную усталость во всем теле.

Мне тяжело сейчас сознание, что и я, как все другие, также эксплуатировал своих рабочих. В те годы меня преследовали неудачи — благополучие пришло гораздо позже.

И вот я думал: в чьих руках была моя судьба? Кто предусмотрел все случайности и перемены жизни и предначертал счастливый конец моих начинаний? Кто управляет жизнью моей и жизнями всех других людей? Для чего существует мир и кто сотворил его? В чем вообще смысл жизни?

Мысль пыталась постигнуть непостижимое, ответив на все эти вопросы, и сознание уходило в тупик.

Желание найти хоть какие-нибудь удовлетворительные ответы на все эти «зачем», «почему» и «отчего» заставили меня познакомиться с творениями некоторых мыслителей и философов. Что же они мне сказали? Они критиковали познавательные способности человека и, при помощи созданной ими запутанной терминологии, пытались объяснять еще более непонятные для меня вещи. Их философские системы сложны, остроумны и оригинальны; они воздвигают стройную картину мироздания, стараются ответить на вопрос о смысле жизни. Но в процессе своих рассуждений философы и мыслители все же останавливаются перед извечной загадкой: где начало всех начал? где первопричина всего сущего? Они называют эту первопричину Провидением, Высшим Разумом Вселенной, Высшей Волей, Божественным Промыслом.

И, обращаясь от философии к религии, невольно приходишь к убеждению: только религия дает на все простой ответ и, не пытаясь ничего доказывать , предлагает лишь верить.

И я верую. Верую, что есть Бог, что Он руководит нашими поступками и ведет мир по Им Одним предначертанным, Ему Одному ведомым путям. И человек, ничтожная пылинка в безграничной Вселенной, носит в себе частицу Божественного начала; он сотворен по образу и подобию Божию и потому в состояний познать Бога.

Я — христианин, и Бог для меня — не расплывчатое, неясное Нечто, а несомненная, отчетливо представляемая мною Сущность.

Я закончу свое «заключение» словами Льва Николаевича Толстого, хотя, спешу оговориться, я и не поклонник его философских суждений, — закончу именно этими словами потому, что в них удивительно хорошо и просто высказана отвечающая моим воззрениям мысль: «Пусть всякий искренний человек вспомнит хорошо свою жизнь — и он увидит, что никогда не пострадал от исполнения учения Христа».