Станислав Грибанов - Хроника времён Василия Сталина

На предложение, сделанное ему о том, чтобы после освобождения из тюрьмы выехать на постоянное место жительства в гг. Казань или Куйбышев, Сталин В.И. заявил, что добровольно из Москвы он никуда не поедет… На предложение о смене фамилии он также категорически отказался…”»

(Д. Лиханов, «Совершенно секретно», № 4, 1994.)

«…Я вернулась из Казани ни с чем. Василий был болен, лежал в постели. Поздно ночью раздался звонок. Женский голос сказал: “Лялечка! (Так звали меня только очень близкие люди.) Я тебя поздравляю!” — “С чем?” — спросила я. “Ну, ты ведь замуж вышла!” — “Кто это говорит?” — “Свои”, — ответила женщина. “Кто свои?” — “Завтра узнаешь!” — сказала она и повесила трубку…

Несколько дней я не появлялась у Василия. Меня терзали самые дурные предчувствия, ничего не могла понять. Через некоторое время Вася позвонил мне на работу и попросил прийти. Сказал, что раньше позвонить не мог, три дня был без сознания. Когда приехала к нему, он по-прежнему лежал в постели, очень худой, бледный, обросший. На его правой ноге была огромная язва.

Я просила его объяснить, что происходит, кто та женщина, но он ничего не ответил. Сказал только, что был без сознания, около него находились врачи… После его смерти я узнала от Анны Сергеевны (Аллилуева. — С.Г.), что когда после заключения в Лефортово он лежал в больнице, к нему приставили няньку — Марию Игнатьевну Нузберг. Привезли ее из Омска, с двумя детьми, дали в Москве квартиру, а муж ее оставался в Сибири. Это и была та самая Нузберг.

Пока мы разговаривали, из поликлиники пришла врач Барышева с медсестрой, сделали Василию укол. Он сказал, что ему колют снотворное. Меня это насторожило. Я потихоньку взяла использованную ампулу, завернула ее, но это заметила медсестра. Резко подскочила ко мне: “Уколетесь!” Выхватила и раздавила прямо на ковре…»

«Я планировала приехать в Казань на день рождения Василия. Думала, остановлюсь в гостинице, привезу чего-нибудь вкусного. Была рада, что он не один. И вдруг звонок: приезжайте хоронить Василия Иосифовича Сталина…

Приехала с Сашей и Надей. Спросила Нузберг, от чего он умер. Говорит, мол, приехали грузины, привезли бочку вина — вот и умер. Было, мол, плохо — сделали укол, потом второй. Крутило, корежило… Но такое бывает при свертывании крови. А токсикоз исправляют не уколами, а промывают желудок. Человек лежал и мучился 12 часов, «скорую помощь» даже не вызвали. Спрашиваю, почему так? Нузберг говорит, что сама медик и сделала ему укол.

Я украдкой осмотрела кухню, заглянула под столы, в мусорное ведро — никакой ампулы не нашла. Спросила, было ли вскрытие и что оно показало. Да, говорит, было. Отравился вином. Тогда я сказала Саше, чтоб подержал дверь — решила сама проверить, было ли вскрытие. Подошла к гробу. Василий был в кителе, распухший. Я стала расстегивать пуговицы, а руки трясутся… Следов вскрытия нет. Вдруг дверь расхлопнулась, врываются два мордоворота, которые за мной по пятам ходили, как только мы приехали в Казань — Сашу отшвырнули, Надю едва с ног не сбили, и я лечу… Д чекисты орут: “Вам не положено! Не имеете права!”

На похоронах народу было мало, собралось несколько зевак с авоськами. Машину подогнали вплотную к выходу из подъезда, быстренько погрузили гроб и покатили на Арское кладбище.

Никаких воинских почестей, положенных боевому генералу, никаких прощальных слов… Вася лежал в гробу под каким-то кухонным тюлем, и мне так хотелось броситься к нему, сорвать ту тряпку, но я сдержалась: “К чему? Кто поймет?..”»

Сыну Сталина было сорок лет и один год.