Абдурахман Авторханов - Загадка смерти Сталина. Исследование

Хрущев говорил от имени ЦК и на основании документов секретных архивов НКВД, ЦК КПСС и показаний чудом оставшихся в живых свидетелей. Скажут, что тогда уничтожали всех без разбора. Нет, это делали весьма разборчиво. Существовал неписаный закон: чем ближе к Сталину стоял тайно убитый им человек, тем основательнее уничтожалось его окружение. Это относилось даже и к семье самого Сталина: он расстрелял шурина, старого большевика Сванидзе, он расстрелял свояка, старого чекистского комиссара Реденса, он после войны сослал жену своего сына Якова, отняв у нее ребенка, он арестовал сестер своей жены — дочерей друга Ленина Аллилуева. Почему? Когда его дочь, недоумевая, спросила, в чем же вина ее теток, то Сталин ответил с не свойственной ему искренностью: «Знали слишком много» («Двадцать писем к другу», с. 182).

Вот за тех, кто «знал слишком много», и взялся Берия сразу после смерти Сталина. К ним, кроме соучастников Берия, относились: 1) две комиссии врачей: одна — «лечившая» Сталина, и другая — засвидетельствовавшая, что Сталина лечили «правильно»; 2) охрана и прислуга Сталина на даче в Кунцеве.

Большинство врачей из этих двух комиссий исчезли сразу после смерти Сталина. Один из врачей, участвовавших во вскрытии тела Сталина — профессор Русаков, — «внезапно» умер. Лечебно-санитарное управление Кремля, ответственное за лечение Сталина, немедленно упраздняется, а его начальник И. И. Куперин арестовывается. Министра здравоохранения СССР А. Ф. Третьякова, стоявшего по чину во главе обеих комиссий, снимают с должности, арестовывают и вместе с Купериным и еще двумя врачами, членами комиссии, отправляют в Воркуту. Там он получает должность главврача лагерной больницы (см: WittlinTh. Commissar. The Life and Death of Lavrenty Pavlovich Beria. H. Y. 1972, p. 387).

Реабилитация их происходит только спустя несколько лет, а это доказывает, что заметал следы не один Берия, а вся четверка.

Не менее круто поступил Берия с кунцевской охраной и обслугой Сталина: ведь эти люди не только были свидетелями того, что происходило вокруг Сталина, но, очевидно, и рассказали Василию Сталину, как бериевские «врачи» залечили его отца.

Если бы Сталин умер естественной смертью «под постоянным наблюдением ЦК и правительства», как гласило «Правительственное сообщение» от 4 марта 1953 года, то не происходили бы те «странные события» в Кунцеве, о которых пишет, впрочем, не вдаваясь в причины происходящего, дочь Сталина:

«Дом в Кунцеве пережил после смерти отца странные события. На второй день после смерти его хозяина — еще не было похорон — по распоряжению Берия созвали всю прислугу и охрану, весь штат обслуживающих дачу и объявили им, что вещи должны быть немедленно вывезены отсюда (неизвестно куда), а все должны покинуть это помещение. Спорить с Берия было никому невозможно. Совершенно растерянные, ничего не понимающие люди собрали вещи, книги, посуду, мебель, грузили со слезами все на грузовики, — все куда-то увозилось, на какие-то склады… Людей, прослуживших здесь по десять-пятнадцать лет не за страх, а за совесть, вышвыривали на улицу. Их разгоняли всех кого куда. Многих офицеров из охраны послали в другие города. Двое застрелились в те же дни. Люди не понимали ничего, не понимали — в чем их вина? Почему на них так ополчились?» («Двадцать писем к другу», с. 21–22).

Берия мог бы ответить на это так же, как и Сталин: они «знали слишком много». Поэтому их разослали по дальним городам, чтобы там без суда и без шума ликвидировать. Люди, понимавшие это, не дожидаясь расправы, кончали с собою.

Наконец, была еще одна группа свидетелей — соучастники Берия: Маленков, Хрущев и Булганин. Сами по себе личности невыдающиеся, они все-таки представляли важнейшие институции: Маленков — государственную бюрократию, Хрущев — партийный аппарат, Булганин — армию. С ними Берия думал поступить так, как поступает всякий уважающий себя бандит: честно поделить добычу — власть. Будучи на вторых ролях во время «лечения» Сталина, они после его смерти получили от Берия всю юридическую партийно-государственную власть с одной негласной оговоркой, запечатленной в новом кремлевском протоколе иерархии вождей: Берия согласился быть вторым лицом в государстве, чтобы управлять первым.

В момент переворота (Москва была тогда окружена и оккупирована полицейскими войсками Берия) Берия легко мог занять один из постов Сталина — главы правительства, или главы ЦК, или даже оба вместе. Хрущев говорит, что Берия дважды, сначала в 40-х, а потом в 50-х годах (после смерти Сталина) «делал маневры» стать во главе партии и государства (см. «Khrushchev Remembers», vol. II, р. 95). Если он от этого намерения отказался, то тут роль, вероятно, сыграли соображения чисто психологического порядка: после двадцатилетней тирании в СССР грузина Сталина другому грузину, чтобы занять его пост, надо было бы быть дважды Сталиным, а перед такой перспективой должен был спасовать даже Берия.