Дмитрий Абрамов - Миссия России. Первая мировая война

«Я что сделал вам дурного?»

«А что ты нам сделал хорошего?» — передразнила его женщина.

Рассказывали еще и о некоторых жестокостях над ним, но кажется, это неверно. И тут кто-то, будто бы желая даже прекратить эти мучения, выстрелил из револьвера губернатору в голову. Однако толпа — как всегда бывает в революции — не удовлетворилась этим. Кровь — заразная вещь. Его приволокли на главную улицу, к памятнику прежде убитого губернатора Слепцова. Это мы опять видели. Шинель сняли с него и бросили на круглую верхушку небольшого деревца около дороги, красной подкладкой вверх. А покойного губернатора толпа стала топтать ногами… Мы смотрели сверху и опять молчали… Наконец, это было уже, верно, к полудню или позже, все опустело. Лишь на середине улицы лежало растерзанное тело. Никто не смел подойти к нему. Оставив соборный дом, я прошел мимо него в свою семинарию, удрученный всем видимым… Не пойди я на раннюю службу и исповедь, ничего б того не видел. В чем тут Промысел Божий?…

Темным вечером тайно прибыл викарий епископ Арсений, исповедовавший убитого утром, вместе с духовником отцом Лосоклинским, взяли мы на возок тело и тайно похоронили. Так открылся первый день революции в нашей Твери. Семинаристов мы распустили лишь за два-три дня перед этим за недостатком средств на содержание. Дальше припоминаю два собрания педагогов и духовенства.

Не помню, дня через три или четыре после полного переворота, в зале мужской гимназии собрались педагоги всех учебных заведений, включая низшие, чего прежде никогда не бывало. Было около двухсот-трехсот человек. Какой-то комитет, неизвестно мне, кем избранный, предложил резолюцию: приветствовать новое революционное правительство, возглавляемое тогда князем Львовым. Заранее была заготовлена и резолюция. Прочитали ее нам. Должно быть, употребили и слово «бескровная»… А у нас только убили и истоптали губернатора. Но если в Твери это слово и опустили, то повторяли его по всей России, суть одна. Председательствовавший преподаватель гимназии Андреев, тоже из семьи духовенства, спрашивает:

«Все ли согласны?».

Несколько человек отвечают, что согласны.

«Несогласных нет?».

«Я не согласен», — говорю с места.

Молчание и замешательство. Рядом со мной сидел директор коммерческого училища, он же соборный староста, из давнего рода тверских купцов Коняевых. Изящный, тонкий, благовоспитанный, деликатный, он, вставши, нежно и почтительно обратился ко мне с вопросом:

«Ваше высокопреподобие, отец архимандрит! В такой исключительный час вы разошлись с большинством. Не соблаговолите ли поделиться с нами мотивами, какие побудили вас к такому решению?».

«Я не только ректор семинарии, но еще и представитель Церкви. Вы теперь торжествуете. Но неизвестно еще, что будет дальше. Церковь же в такие моменты должна быть особенно осторожна», — говорю.

Я сел. Никто, конечно, ко мне не присоединился. Через несколько дней я был в Петрограде: нужно мне было посоветоваться с митрополитом теперешним Сергием. В здании Синода меня встречает бывший мой слушатель по Духовной академии некто протоирей О. и, улыбаясь дружественно, спрашивает меня:

«Вы отказались послать с педагогами приветствие Временному правительству?».

«Да, а вы, почему знаете?» — спрашиваю.

«Известно уже Синоду. В телеграмме педагогов так и сказано: “Все, кроме ректора семинарии, архимандрита Вениамина” и прочее».

Очевидно, правительство послало тверскую телеграмму на распоряжение Синода. Но богомудрые отцы Синода сдали ее, вероятно, в архив. Мне же не сделали и замечания. История после показала, что я был прав.

Другое собрание сделано было духовенством Твери, потому что рабочие будто подозрительно смотрели на молчание Церкви. Отцы собрались в женском епархиальном училище. Председательствовал викарий епископ Арсений. Один из протоиереев, член Государственной думы, некто отец Т., произнес горячую речь, что вот-де теперь они стали свободны, что не нужно лицемерить, называя царя «благочестивейшим» и проч., и проч.

Попросил слова и я. В противовес оратору сказал, что лучше нам молчать. Если мы «лицемерили» до сих пор, но я, говорю, нелицемерно признавал царя и молился за него, то кто нам поверит, что мы не лицемерим теперь, приветствуя правительство? И т. д. В заключение предложил воздержаться от приветствий — это будет достойней. К моей радости, собрание согласилось со мной, а не с отцом Т.

— Да-с. Вот времена пришли! — промолвил, качая головой, сухой монашек с тощей бороденкой. — Это же надо, большевики-то и календарь новый ввели. Безбожники, прости Господи! Неправославный календарь, григорианский. Будем теперь, как католики, праздники отмечать, или в датах путаться.