Дмитрий Абрамов - Миссия России. Первая мировая война

Между тем на Северный Кавказ стали приходить известия, что экспедиционные силы Антанты на территории России втянулись в боевые действия с партизанскими отрядами красных и начали проводить карательные акции. Интервенция Антанты вызвала крупный политический резонанс не в пользу Белого движения. Жестокие расправы — расстрелы и виселицы, которыми наказывались русские рабочие и крестьяне, привели к тому, что лозунг большевиков «Социалистическое Отечество в Опасности!» нашел широкий отклик среди рабочих и крестьян. Белая идея «Единой и неделимой России» оказалась сильно подмоченной. В Восточной Малороссии полным ходом шла партизанская война против германских и австрийских войск. Особенно преуспели в этой войне отряды анархистов во главе с атаманом Нестором Махно, умело громившим регулярные части немцев и добровольческие отряды немецких колонистов, взявшихся за оружие в борьбе с анархией. Словно буйным ветром по всему югу России разносило грозные, кровавые сполохи Гражданской войны.

Вместе со второй артиллерийской батареей Дроздовской дивизии, куда Космин был прикомандирован уже по распоряжению начальства, многое пришлось ему увидеть и услышать за это лето и начало осени. До участников Белого движения докатились слухи, что в Москве, Ярославле, Угличе и ряде других городов прокатились антисоветские восстания во главе с левыми эсерами, которые ранее поддерживали большевиков, а теперь выступили против них с оружием в руках, так как не признали позорного Брестского мира. Большевики подавили восстания. С особой жестокостью было подавлено восстание в Ярославле, где против эсеров и их сторонников применили газовые атаки. Центр города расстреливался артиллерией красных и горел. В губерниях, где существовала Советская власть, то и дело вспыхивали антисоветские выступления крестьян, недовольных продразверсткой. Продотряды порой или опустошали крестьянские закрома, или оставляли минимум пшеницы и ржи, после чего крестьянское хозяйство нищало.

Добровольцев и казаков встречали почерневшие от пожаров хутора, станицы, деревни, дымящиеся и горящие поля пшеницы. Пострелянный и порезанный скот. Трупы лошадей вдоль дорог. Выломанные и вырубленные сады, вытоптанные огороды. Одичавшие, попрятавшиеся кто куда старики, старухи, женщины и дети. Виселицы с покойниками на площадях станиц и городов. Разоренные, разграбленные храмы. Железнодорожные вокзалы с выбитыми стеклами и выломанными дверями, с загаженными, и заплеванными шелухой от семечек, полами. Полусгоревшие составы, паровозы без угля и дров, брошенные на железных дорогах и полустанках. Бронепоезда, гремящие огнем орудий и пулеметов… И все это теперь была Россия.

Но самое жуткое и дикое известие ошарашило добровольцев в конце июля. Стало известно, что большевики расстреляли арестованного императора, всю его семью и все окружение императорской семьи в Екатеринбурге. Страшное, жуткое, кровавое преступление… Все добровольцы, независимо от политических взглядов, были возмущены, потрясены до глубины души и горели желанием мстить красным… Кирилл стал чаще молиться и просить Господа открыть ему, за что на Россию обрушились все эти несчастья.

Леша Пазухин вновь потерялся в круговерти войны. Они расстались, не попрощавшись. По слухам, он вместе с Гаджибеклинским написал рапорт, получил разрешение и подался в Кубанскую казачью дивизию. Но зато Петя Усачев оставался поблизости. Он попросился в пулеметную команду и теперь вместе с пулеметчиками часто сопровождал артиллерию дроздовцев.

В середине сентября части Добровольческой армии вновь были стянуты к Екатеринодару и развернули широкомасштабные боевые действия за овладение всей территорией Ставропольской губернии. Под контролем армии Деникина, кроме Ставрополя, были Майкоп, Ейск, Анапа.

Вздыбилась Россия… Под молодцем добрый, горячий жеребец, богатое седло, украшенная серебром сбруя. На ремне у него казачья шашка-гурда, что постукивает по левой ноге, а с правого бока у ремня длинный турецкий кинжал. За спиной у молодца новенькая кавалерийская винтовка (приклад у левой ягодицы). На голове у него красуется большая мохнатая туркестанская папаха. Только молодые злые, задорные глазенки поблескивают из-под груды длинных, вьющихся локонов овечьей шерсти. На такую папаху пошла целая шкура большого серебристого барана. На молодце синий бешмет и серая добротная черкеска с газырями, мягкие кавказские сапоги. Откуда все это у него? Он бедный чабан — с детских лет не евший досыта, носивший лохмотья, пасший господских овец босиком. Дело в том, что ему надоело быть чабаном, которому господские нукеры давали отведать камчи при любой шалости или ослушании. Ночью он влез в дом своего хозяина, снял винтовку со стены, набил патронами и вставил в нее магазин, передернул затвор на всякий случай, а потом взял из хозяйских сундуков и из оружия, висевшего на стене, все, что хотел. Правда, ни хозяина, ни его нукеров дома не было, но он бы все равно выкрал оружие, если бы хозяин и был дома. Как он — нищий чабан — решился на такое? Решился потому, что вздыбилась Россия. Потому что на черкеске у него, в том месте, где бьется сердце, приколот большой алый бант.