Михаил Гефтер - Третьего тысячелетия не будет. Русская история игры с человечеством

И на твоем месте я бы выдвигал требование предоставить телеэфир представителям независимой общественности. Потребуй — пускай откажут!

— Откажут не задумываясь.

— Пусть откажут. Глеб, в том и политическая борьба, что противнику подсовывают неприятные ему лакмусовые бумажки. На чем надо стоять твердо, так это на том, чтобы избранная в декабре Дума стала Учредительным собранием. Внепарламентское движение должно потребовать, чтобы Дума объявила себя Учредительным собранием. Но это зависит от того, как они толкуют все на свете. Как ты знаешь, Ельцин теперь у нас дважды легитимный Президент. Это замечательная формулировка, юридический шедевр нашей сволочи — «дважды легитимный».

Я бы отдельным заявлением высказался против референдума по Конституции. Это замаскированная форма попрания прав человека. Конечно, они 50 процентов от явившихся соберут. Хотя черт его знает? Многое зависит от этих дней. С другой стороны, ради собственного блага я не хочу, чтоб ты этим занимался.

Демократическая проблема России сегодня в том, как принудить новые большие деньги к деятельности.

— В конце концов, что такое вообще демократия? Демократия — это адаптированная революция. Она никогда не опережала, она всегда post. Демократия является формой ассимиляции сопротивления человека историческому процессу в крайних его формах. Она закрепляет то, что было завоевано, в общем говоря, недемократическим и неправовым путем. Если этого нет, нечего говорить о демократии. Равна ли демократия, например, правовому государству, о котором твердят на каждом шагу? Хорошо иметь правовое государство, но тождественно ли оно демократии? Я лично сомневаюсь. В конце концов, каким образом утвердилась демократия?

Демократия, если вдуматься в ее исторический генезис, — это всегда обновляемая оппозиция правовому государству. Если такой оппозиции нет, то нет демократии и само правовое государство пойдет насмарку.

И для нас проблема демократии состоит в том, чтобы наполнить смыслом, серьезностью и ответственностью зону сопротивления , раздвинуть ее. Демократия в России возможна не только в качестве силы, противопоставляющей себя авторитарному режиму, но в качестве суверенного движения мысли и действия, которое оппонирует централизованному государству.

— Мы свидетели возрождения коалиции сил, именуемой «Западом» старобрежневских практик в новом виде и иными средствами.

— Жесткой глобальной доминанты, которая не оставляет воздуха ничему, не известному заранее. Конечно! Но ведь и Мир холодной войны не вернуть назад. Отобрать автоматы у воюющих в Сомали? Это даже не утопия.

— Некогда, на перегоне от двадцатых к тридцатым-сороковым годам все оборвалось катастрофой. Достигают ли наши нынешние попытки работать с мировыми задачами хотя бы уровня двадцатых годов? А ведь тогда и его не хватило. Мы выше этого уровня или хотя бы на нем?

— Нет уж, какое там «выше». Только вчера прошло, и вижу, как все заново начинается. Кто-то хочет предписать таджикам образ их жизни, ради этого русским надо снова сторожить Памир. Какая беспомощность ума перед запертостью людей при открытости их горя. Казалось бы, что плохого, если в мире глобальных СМИ человеческие несчастья стали всем ведомы и доступны для внешней помощи? Но и отсюда уже растет новая диктатура — американская диктатура будущего именем чужого горя!

— Тогда мы опять стоим перед старой проблемой русских — дефицитом средств выживания. Нельзя исключить, что при вакууме политических инструментов некие личности окажут воздействие. Как Гусейнов в Азербайджане. Кто предвидел, что директор мясокомбината свергнет филолога Эльчибея?

— Да. Вообще, где это предписано? Действует сталинская машина негативного отбора. Приведенная Сталиным в действие и покинутая в одиночестве, она не справляется с задачей отбора лучших вариантов. В ней исключен фактор непредусмотренности, нет учета импровизаций. Но тогда сам отбор становится ограничителем выбора и склеротизирует политику.

— Заплачена дорогая цена за то, чтоб кончилась холодная война. Пусть говорят, что довольно было Горбачеву пойти навстречу, чтоб та кончилась. А я скажу, не будь Чернобыля, беды глобального уровня, — не было бы ни Рейкьявика, ни Мальты. И нынешнего соглашения в Вашингтоне Ельцин — Буш не было бы без августовских событий 1991 года. Что же, нам каждый раз выходить из холодной войны через собственные и мировые катастрофы?