В. Трифонов - Кронштадт-Таллин-Ленинград Война на Балтике в июле 1941 – августе 1942 гг.

На комсомольском взводном собрании меня крыли больше всех. Кое с кем согласен, а с некоторыми – не со всем.

Ком. отделения Эмик был у нас дома. Нашел все-таки. «Побеседовали» Уперся как бык: «будет он ходить в школу!» Ну и еще многое…

Сегодня не пошел в школу, не выучил нем. язык. У меня сейчас в голове мысль: уйти из школы и поступить в штурманский техникум. Туда принимают после 7-летки с 16 лет. Там учиться 4 года. Хотя жалко терять 2 года, но там, кажется, больше практической работы. Но предстоит ряд трудных задач решить. Как уйти из школы. Сейчас, выходит, что зря поступил и учился полгода, что я там получил, кроме формы, это дисциплину и строевую подготовку. Да, о форме. А если ее отберут, я останусь ни с чем. Пальто у Жени, брюк нет, пиджака нет. Сегодня решил узнать у Львова все подробности, а затем действовать.»

«Два месяца не писал. Буду писать самое главное, окончательные взгляды и известия, не считая, когда они произошли. Во-первых: штурманское училище не подходит. 2 года там ходят без формы, а мне не в чем. Львов хочет идти туда только, если засыпется на испытаниях.

Новый план – идти в Роту юнг. Написал туда письмо 29 апреля по адресу: Ленинград, Васильевский о-в, 12 линия, дом 5 (кажется), 5 отд. ВМУЗов.

Митряй (Дима Рождественский) хочет идти: 1) во Владивостокскую спец. школу, 2) в штурманское училище, 3) в Роту юнг. Я хочу перетянуть его в Роту юнг, а дома у него не хотят этого.

В третьей четверти прогулял очень много, схватил по физике и математике «плохо». В конце-концов дома все узнали. Все полностью, а также и в школе. Грозят отчислением. Настроение паршивое».

К майским праздникам весь апрель снова усиленно занимались строевой подготовкой и «парадники» и «демонстранты». Но, по сравнению с октябрем прошлого года, отношение к этому мероприятию выражалось более активно и способы увиливания от строевых занятий все более изобретательны. Свидетельствует запись:

«24 апреля была репетиция к параду. Все «непарадники» тоже должны прийти в школу. Их 180 чел. Пришло человек 130, а осталось человек 90. У нас в роте было 23 чел. Я тоже смылся и на следующий день получил наряд к боцману. Чистили 102-мм орудие. Вынули (вернее уронили) замок и втроем едва его подняли и вставили. Из этого орудия и из 45-мм стрелять могу. Оказалось, что 24-го после 4-х уроков оставшихся «непарадников» разбили на шестерки для демонстрации, а тех, кто сбежал, разобьют сегодня. Выстроили, стали разбивать, я потихоньку назад, к торпеде, которую чистили «нарядники», и сел, будто делом занят, ботинки мазать маслом. Вообще смываемся мы интересно. Однажды, когда выстроили парадные роты, одну в вестибюле, одну в зале, а демонстрантам нужно было идти в 3-ю роту, мы сумели одеться и к выходу. Заперто. Мы по командирскому трапу и к командирскому выходу – заперто. Одна дверь закручена проволокой. Я пытался раскрутить руками – никак. Достал плоскогубцы, вертел, вертел и сломал их. Решили спуститься с балкона по якорь-цепи и, нахально, на глазах всей 1-й роты бежать таким способом. Наконец, решили пойти парадным выходом на глазах всей роты. Идем по 3-й роте. Боцман ругается: «Вас должно быть 180 чел. (это демонстрантов), а здесь только 20!. Где остальные?» А остальные – кто вылез на крышу, кто в гальюне, кто смылся, кто в котельной, кто у сапожника. Мы спокойно, уверенно идем по вестибюлю к парадному выходу, козыряем вахтенному и… за дверь – свободны!»

Последний ребячий дневник мирных месяцев 1941 г. обрывается описанием того, что мы с Андреем видели на улицах и площадях на подступах к Кремлю и Красной площади 1 мая, – сколько танков, сколько автомашин с пехотой, как выглядела новая форма на бойцах и командирах, у кого какого цвета были пуговицы на мундирах и пр.

А последующие события развивались так, как и должны были развиваться – в конце мая, начале июня на экзаменах получил по математике «неудовлетворительно», т. к. не решил какую-то задачку.

Уже после войны отец рассказывал, что видел мою контрольную, и в решении мною была допущена механическая ошибка, которая не позволила получить нужный ответ. А ход решения был правильный…

Вскоре после завершения экзаменов я получил из школы извещение, в котором сообщалось, что из-за низкой успеваемости я отчислен из спецшколы и что должен до такого-то числа сдать полученную форму в школу. Если к первому я морально был готов, то со вторым, хотя оно вытекало из первого, никак не мог смириться. Расстаться с формой было выше моих сил. И не только потому, что я за год вытянулся более, чем на 10 см и все старое было мне мало и мне просто не в чем было ходить, а потому, что я просто не мог расстаться с морской формой. Я врос в нее и не представлял уже себя без формы. К сожалению, за прошедший год мы с Андреем только раз сфотографировались в Москве в январе 1941 г., где-то не доходя до метро Красносельская, да и то не в самой красивой зимней форме.