Барбара Такман - Августовские пушки

Для всего мира эта битва с тех пор неразрывно связана с парижскими такси. Сто такси уже находились на службе военного губернатора Парижа. Если иметь еще 500 автомобилей и если каждый из них, посадив по пять солдат, совершит по две шестидесятикилометровых поездки до реки Урк, то, как высчитал генерал Клержери, на фронт, где положение теперь резко обострилось, можно будет быстро перебросить около 6000 солдат. В 1 час дня был отдан приказ, и в 6 часов вечера началась переброска войск. Полицейские сообщали о приказе шоферам такси прямо на улицах. Водители с энтузиазмом подчинялись и, предлагая своим пассажирам освободить машины, гордо заявляли, что им «нужно ехать на фронт». Заправившись в гаражах бензином, они прибывали на место сбора, где через некоторое время выстроились в идеальном порядке все 600 автомобилей. Приехавший туда Галлиени был восхищен и воскликнул: «Eh bien, voilà au moins qui n’est pas banal!» («Ну, наконец-то хоть что-то необычное!») Заполненные солдатами такси, грузовики, автобусы и остальные разномастные экипажи с наступлением темноты вереницей двинулись к фронту. Это был последний благородный жест 1914 года, последний крестовый поход старого мира, которым закончилась романтика войны.

Союзники не одержали на Марне полной победы, но германские армии отступили к реке Эна. Потом началась борьба за овладение портами на побережье Ла-Манша, затем пал Антверпен и развернулись бои под Ипром, где офицеры и солдаты британского экспедиционного корпуса дали решительный отпор противнику, сражаясь буквально насмерть, и остановили немцев во Фландрии. Не Моне и не Марна, а Ипр стал подлинным памятником доблести англичан — и могилой для четырех пятых всего экспедиционного корпуса. А потом, с приходом зимы, войска медленно затянуло в окопный тупик долгого и страшного позиционного противостояния. Война застыла в патовой ситуации. Как гангренозная рана, Западный фронт протянулся по Франции и Бельгии, от Ла-Манша до Швейцарии, своими залитыми грязью траншеями, миллионами убитых, войной на истощение — безумием, длившимся четыре года.

План Шлиффена провалился, однако немцы оккупировали всю Бельгию и Северную Францию вплоть до Эны. Газета Клемансо из месяца в месяц, из года в год непрестанно твердила читателям: «Messieurs les Allemands sont toujours à Noyon. Господа, немцы все еще в Нуайоне». Немецкие войска оказались там из-за ошибки «Плана-17». Она позволила немцам вклиниться слишком глубоко на французскую территорию, и, даже перегруппировав силы на Марне, французы не смогли вытеснить врага оттуда. Она дала возможность немцам осуществить прорыв, который французам удалось лишь замедлить и только позднее они сумели остановить врага.

Чтобы не пустить его дальше, Франции пришлось заплатить страшную цену жизнями мужского населения страны, и потому война 1914–1918 годов повлияла на зарождение и возникновение войны 1940 года [7]. Ошибку «Плана-17» исправить уже никогда не удалось. Провал этого плана, как и замысла Шлиффена, оказался роковым и привел к тупику на Западном фронте. Каждый день уносил по 5000, а иногда и по 50 000 человеческих жизней, поглощал материальные запасы, технику, деньги. В его жерновах перемалывались обученные профессионалы, погибал интеллект.

Западный фронт буквально пожирал военные ресурсы союзников, это и предрешило исход военных операций на дальних рубежах, как, например, в Дарданеллах, что в ином случае могло бы привести к скорейшему окончанию войны. После неудач первого месяца воюющие стороны очутились в тупике, определившем будущий ход войны и, как результат, и условия мира — а значит, и суть послевоенного периода, и характер второго раунда, Второй мировой войны.

Люди не в состоянии вести такую колоссальную и мучительную войну без веры и без надежды — без веры в ее окончание, в то, что сама чудовищность войны не допустит ее повторения, без надежды на лучшее будущее, на то, что будут заложены основы нового мира. Как мираж Парижа поддерживал силы солдат Клука на марше, так и видение этого лучшего мира озаряло голые, изрытые воронками от снарядов и когда-то зеленые поля и безобразные обрубки тополей, украшенных еще недавно густой и красивой кроной.

Наступления, похожие на бойню, когда тысячи и сотни тысяч людей гибли, чтобы завладеть десятком метров неприятельской территории, сменив одну траншею с болотной грязью на другую, оскорбляли здравый смысл и достоинство человека. Каждую осень говорили, что этот ужас кончится к зиме, но наступала весна, а войне по-прежнему не было видно конца; армии и народы сражались лишь с одной надеждой — человечество извлечет из всего этого хороший урок.