Константин Станюкович - 'Человек за бортом!'

Матросы молча хмурились, глядя на эту безобразную сцену. А Игнатов, возбужденный безответностью жертвы, свирепел все более и более.

- Полно... Будет... будет! - раздался вдруг из толпы голос Шутикова.

И этот мягкий голос точно сразу пробудил человеческие чувства и у других.

Многие из толпы, вслед за Шутиковым, сердито крикнули:

- Будет... будет!

- Ты прежде обыщи Прошку и тогда учи!

Игнатов оставил Прошку и, злобно вздрагивая, отошел в сторону. Прошка юркнул вон из круга. Несколько мгновений все молчали.

- Ишь ведь, какой подлец... запирается! - переводя дух, проговорил Игнатов. - Ужо погоди, как я его на берегу разделаю, коли не отдаст денег! грозился Игнатов.

- А может, это и не он! - вдруг тихо сказал Шутиков.

И та же мысль, казалось, сказывалась на некоторых напряженно-серьезных, насупившихся лицах.

- Не он? Впервые ему, что ли?.. Это беспременно его дело... Вор известный, чтоб ему...

И Игнатов, взяв двух человек, ушел обыскивать Прошкины вещи.

- И зол же человек на деньги! Ох, зол! - сердито проворчал Лаврентьич вслед Игнатову, покачивая головой. - А ты не воруй, не срами матросского звания! - вдруг прибавил он неожиданно и выругался - на этот раз, по-видимому, с единственной целью: разрешить недоумение, ясно стоявшее на его лице.

- Так ты, Егор, думаешь, что это не Прошка? - спросил он после минутного молчания. - Кабысь больше некому.

Шутиков промолчал, и Лаврентьич больше не спрашивал и стал усиленно раскуривать свою короткую трубочку.

Толпа стала расходиться.

Через несколько минут на баке стало известно, что ни у Прошки, ни в его вещах денег не нашли.

- Запрятал, шельма, куда-нибудь! - решили многие и прибавляли, что теперь Прошке придется худо: Игнатов не простит ему этих денег.

V

Нежная тропическая ночь быстро спустилась над океаном.

Матросы спали на палубе - внизу было душно, - а на вахте стояло одно отделение. В тропиках, в полосе пассата, вахты спокойные, и вахтенные матросы, по обыкновению, коротают ночные часы, разгоняя дрему беседами и сказками.

В эту ночь, с полуночи до шести, на вахте довелось быть второму отделению, в котором были Шутиков и Прошка.

Шутиков уж рассказал несколько сказок кучке матросов, усевшихся у фок-мачты, и отправился покурить. Выкуривши трубку, он пошел, осторожно ступая между спящими, на шканцы и, разглядев в темноте Прошку, одиноко притулившегося у борта и поклевывавшего носом, тихо окликнул его:

- Это ты... Прошка?

- Я! - встрепенулся Прошка.

- Что я тебе скажу, - продолжал Шутиков тихим и ласковым голосом: ведь Игнатов, сам знаешь, человек какой... Он тебя вовсе изобьет на берегу... безо всякой жалости...

Прошка насторожился... Этот тон был для него неожиданностью.

- Что ж, пусть бьет, а я евойных денег не касался! - ответил после короткого молчания Прошка.

- То-то, он не верит и, пока не вернет своих денег, тебе не простит... И многие ребята сумневаются...

- Сказано: не брал! - повторил Прошка с прежним упорством.

- Я, братец, верю, что ты не брал... Слышь, верю, и пожалел, что тебя занапрасно давеча били и Игнатов еще грозит бить... А ты вот чего, Прошка: возьми ты у меня двадцать франоков и отдай их Игнатову... Бог с ним! Пусть радуется на деньги, а мне когда-нибудь отдашь - приневоливать не стану... Так-то оно будет аккуратней... Да, слышь, никому про это не сказывай! прибавил Шутиков.

Прошка был решительно озадачен и не находил в первую минуту слов. Если б Шутиков мог разглядеть Прошкино лицо, то увидел бы, что оно смущено и необыкновенно взволновано. Еще бы! Прошку жалеют, и мало того, что жалеют, еще предлагают деньги, чтобы избавить его от битья. Это уж было слишком для человека, давно не слыхавшего ласкового слова.

Подавленный, чувствуя, как что-то подступает к горлу, молча стоял он, опустив голову.

- Так бери деньги! - сказал Шутиков, доставая из. кармана штанов завернутый в тряпочку весь свой капитал.

- Это как же... Ах ты, господи! - растерянно бормотал Прошка...

- Эка... глупый... Сказано: получай, не кобянься!

- Получай?! Ах, братец! Спасибо тебе, добрая твоя душа! - отвечал Прошка дрогнувшим от волнения голосом и вдруг решительно прибавил: - Только твоих денег, Шутиков, не нужно... Я все же чувствую и не хочу перед тобой быть подлецом... Не желаю... Я сам после вахты отдам Игнатову его золотой.

- Так, значит, ты...

- То-то я! - чуть слышно промолвил Прошка. - Никто бы и не дознался... Деньги-то в пушке запрятаны...

- Эх, Прохор, Прохор! - упрекнул только Шутиков грустным тоном, покачивая головой.