Однажды я зашел к нему. Жены, по обыкновению, не было дома. Смотрю ходит он по кабинету, и такое грустное, скорбное выражение в его кротких глазах... Он совсем сконфузился при моем появлении, ну совсем растерялся... Я недоумевал, но скоро понял причину: на столе стоял наполовину отпитый полуштоф и рюмка...
- А жены дома нет! - проговорил он. - Она уехала... Женщина молодая, ей надо веселиться... правда?
Я что-то ответил.
- Что ей дома-то сидеть... Не скучать же...
И он снова заходил.
- Я, - начал он робко, - изредка люблю, знаете ли, немного выпить... Думается шире... мысли какие-то светлые такие идут в голову. Вы этого не пробовали?..
- Нет.
- Право?.. А впрочем не пробуйте... Я все глупости говорю...
И он как-то неловко повернулся, свалил со стола рюмку, которая разбилась, и окончательно смешался и оробел...
Я отвернулся и долго смотрел на портрет.
- Как вы его находите? - произнес он. - Не правда ли, прекрасное лицо?.. Вот взгляните...
И он достал из стола еще несколько портретов и подал мне. Это все были фотографии его жены, их было, кажется, штук двадцать, снятых в разное время в разных позах и костюмах.
- Ну что?
- Фотографии очень хорошие...
- Да... - задумчиво как-то проговорил он, - хорошие, а вот я вам покажу другое лицо! - сказал он, и при упоминании об этом лице его собственное лицо как-то вдруг прояснилось, стало светлее, и в глазах засветился какой-то чудный луч глубокой любви.
Он достал большую фотографию и подал мне. Это был портрет молодой женщины, необыкновенно симпатичной. Что-то знакомое промелькнуло мне в этих чудных чертах необыкновенно милого, несколько строгого лица. Я посмотрел на Василия Николаевича и догадался.
- Это ваша сестра?
- Да, - улыбнулся он. - Мы похожи!.. К несчастию, только лицами! добавил он. - Чудная душа! Ах, какая это душа, если б вы знали!
Когда он заговорил о ней, я залюбовался на него. Такое благоговение было в его лице...
- Я ее увижу... непременно. Нельзя же... надо наконец... - вдруг проговорил он, думая, по обыкновению, вслух. - Я разузнаю адрес...
В это время раздался звонок.
Первушин видимо оробел. Он быстро спрятал портреты, убрал со стола водку и испуганно взглянул на меня.
- Который час?.. - проговорил он.
- Двенадцать.
- Как рано!.. - обрадовался он и видимо стеснялся моим присутствием.
Я хотел было уйти, как около раздались легкие шаги, и на пороге появилась моя соседка. Она была гораздо красивее, чем тогда, когда я видел ее в первый раз. Шикарное шелковое платье обхватывало ее стройный стан; из-под роскошной шляпки выбивались белокурые пряди; лицо было оживлено и казалось свежее от горевшего на щеках румянца. Она вся улыбалась и внесла за собой какой-то неуловимый, щекотавший нервы аромат. Заметив меня, она ответила на мой поклон самым грациозным, любезным кивком хорошенькой головки. Во всех ее движениях сказывались грация и такт светской женщины.
- Я просто в восторге от Паска{86}! - проговорила она, обращаясь к мужу. - Что за прелесть актриса! какой ум, какая игра! Однако ты, Вася, рассеянный какой... Ты нас не знакомишь? - указала она на меня и подошла ко мне, проговорив: - Зоя Михайловна Первушина.
Я назвал свое имя.
О первой встрече ни полслова.
- Ну, пойдемте, господа, пить чай... Иди же, Вася... Ты здоров?..
Он кротко так взглянул на нее и отвечал:
- Здоров, Зоя... здоров, что мне делается?
Мы пили чай в столовой. Зоя Михайловна говорила без умолку. Она видимо находилась под впечатлением пьесы и игры. Василий Николаевич с любовью слушал жену, и когда она делала особенно удачные замечания, он значительно покачивал головой и смотрел на меня, будто желая сказать: "видите ли, какая она умная и хорошая".
Однако скоро она умолкла, и веселое расположение духа исчезло. На лицо налетела какая-то тень. Она смолкла и задумалась. Первушин беспокойно взглядывал ей в лицо. Я поспешил уйти.
III
Прошло месяца два. Я редко видал своих новых знакомых. Первушин почти не заходил и не звал меня к себе. За стеной было совсем тихо, и по вечерам я уже не слыхал обыкновенных разговоров хозяйки со Степанидой. Оказалось, что спальня была переведена в другую комнату.
Степанида по обыкновению помалчивала. Раз как-то, когда я спросил о здоровье Василия Николаевича, она ответила, что он нездоров. По грустному лицу доброй старухи я догадывался, что там опять было неладно.
- Что с ним?
- Кашляет все.
- Бедный!
- Ну, и она, моя голубушка, тоже бедная.
- Хороша бедная! - заметил я, - веселится, бегает из дому, а он чуть не на ладан дышит.
Читать дальше