Константин Станюкович - Василий Иванович

Чрез несколько минут Василий Иванович уже кейфовал, беззаботно растянувшись в просторном лонгшезе у раскрытого окна и потягивая через соломинку холодный напиток. Темная, звездная ночь обдавала его своим нежным, теплым дыханием, навевая ленивые грезы о гонолульском "розанчике". Кругом стояла тишина. Только снизу доносились звуки шумного говора, и порой резкие русские восклицания отчетливо врывались в окно.

- Это, верно, фендрики{467} наши шумят! - проговорил Василий Иванович, улыбаясь сочувственной доброй улыбкой.

IX

Действительно, человек восемь "фендриков", как шутя называл Василий Иванович гардемаринов и кондукторов, изрядно-таки шумели, собравшись в одном из нумеров нижнего этажа. Ужин был окончен, но бутылки еще не были допиты. Только что принялись за кофе с коньяком и закурили манилки{467}. Разговоры стали оживленнее и шумнее. Делились впечатлениями проведенного дня, мечтали о скором получении приказа, который даст желанные мичманские эполеты и, как водится, перемывали косточки адмиралу, вспоминая, как он "разносил" во время своего короткого плавания на клипере.

Когда анекдоты об адмирале были исчерпаны, кофе выпит и кто-то после шампанского потребовал несколько бутылок эля, заговорили о морской службе этой любимой теме споров юных моряков, для которых морская профессия еще полна была заманчивой прелести, помимо служебных надежд и мечтаний.

- Служба наша, господа, тем хороша, что закаливает характер, приучает к самообладанию, дает широкий простор власти, - возбужденно заговорил Непенин, прозванный еще в корпусе "Юлкой" за умение очаровывать начальство, маленький, чистенький, кудрявый брюнет, с первым пушком на румяных щеках и бойкими смеющимися глазами, оживлявшими его красивое лицо. - Прелесть плавания не в том, чтобы любоваться природой... это все вздор! - вызывающе прибавил он с напускным презрением к этому "вздору", бросая взгляд на соседа.

- Что?! Вздор?! Природа - вздор?! - вдруг сорвался его сосед, гардемарин с "задорным вихорком", допекавший старого артиллериста Фому Фомича за его "допотопные взгляды", отчаянный спорщик и добрейший малый. Ты после этого, Юлка...

- Сидоров! Не перебивай... Дай Юлке докончить! - закричали со всех сторон.

- Я ему не дам говорить... Пусть он прежде откажется от своих слов!..

- А еще либерал! - насмешливо заметил Непенин. - Восхищаешься английским парламентом и не даешь слова сказать!

Этот аргумент оказывает на Сидорова чарующее действие.

- Ну, черт с тобой, говори, говори! Я после тебе докажу, что ты глуп, если природа - вздор! - не без досады замечает Сидоров.

- Докажешь?! Ты только умеешь ругаться как боцман, а не доказывать!.. раздраженно кивнул Непенин в досаде, что его перебили... - Да, господа, вся прелесть морской службы именно в торжестве ума, энергии и власти... Разве не заманчиво, черт возьми, быть командиром какого-нибудь красавца клипера, а? Шторм... дьявольский шторм... Клипер под зарифленным фоком, штормовой бизанью и фор-стеньга-стакселем... Ты стоишь на мостике и только покрикиваешь рулевым: "Право! Лево! Одерживай!" Разве не наслаждение сознавать, что все зависит от тебя, от твоего уменья, от твоей воли, что все, начиная с последнего матроса и кончая старшим офицером, - лишь беспрекословные исполнители и ничего более. Один ты отвечаешь за все и за всех... Ты - царь на своей палубе! - восторженно восклицал юноша, слегка возбужденный вином и своими заветными мечтами.

- А главное, Юлка, отличное содержание у капитана. Можно откладывать! неожиданно вставил внимательно слушавший Непенина плотный, коренастый, скромного вида молодой человек.

Взрыв хохота огласил комнату. Юлка презрительно взглянул на товарища.

- Ну, ты, Нефедка, известный копчинка*. Тебе в банкиры идти... Тут не в содержании дело, а в идее власти... Понимаешь? И-де-я си-лы власти! Разумеется, дисциплина должна быть настоящая... Строжайшая!.. Без этого невозможно... Недаром закон разрешает капитану в исключительных случаях повесить ослушника... Сентиментальности тут побоку!..

______________

* Копчинка - скупой. (Прим. автора.)

Сидоров уже давно в порыве негодования, сделал из своего вихорка какую-то сосиску, но уважение к английскому парламенту сдерживало его нетерпение задать Юлке "ассаже"{469}. Но, несмотря на пристрастие к парламентским нравам, долее он терпеть не мог и воскликнул:

- Юлка! Ты порешь дичь вроде Фомы Фомича... Нет! Хуже!.. хуже еще!.. Сила власти!.. Дисциплина!.. Ах ты ретроградина! Не желаешь ли ты ради дисциплины восстановить кошки, а? - гремел, снова распуская свой вихор, Сидоров... - Мало ему еще дисциплины... Надо "строжайшую"?! Ишь какой Наполеон на клипере нашелся!.. Того и гляди, господа, обгонит он нас всех по службе - недаром он Юлка, - сделается капитаном и кого-нибудь из нас да повесит!..