(Русак) Степанов: Свидетельство обвинения (Том 1, Революция и первые годы Советской власти)

11) "Наука и религия". 197Я. N1. с. 5.

12) Там же.

13) Там же.

14) Там же. 1976. N 11. с. 111.

15) Если для кого-то возникнет вопрос, является ли критическая работа конструктивной, то вполне уместно задаться и вопросом, является ли конструктивной всякая положительная (так называемая) работа. Убежден, что это вопрос факта, а не явления.

Ведь когда сотни страниц в докторской диссертации израсходованы на то, чтобы доказать, что текст печатают на бумаге и читают его глазами (об этом писал "Журналист"), то здесь мы явно имеем дело со смешением понятий. Критические статьи Белинского в этом смысле несравненно конструктивнее и положительнее, чем такая весьма условно-положительная монография. Следовательно, конструктивность критической работы есть не что иное, как вопрос факта, т.е. каждой критической работы в отдельности, а не жанра в целом. Мы склонны забывать, что бывают случаи, когда даже путь прямого отрицания заключает в себе весьма выраженный элемент созидания. Отрицание и разрушение лжи, например (особенно), тем самым (отрицанием) есть утверждение истины, правды.

ЗНАМЕНИЕ ВЕКА

РЕВОЛЮЦИЯ И РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ

Одним из самых популярных терминов, отражающих реальные исторические явления, в настоящее время, кажется, является термин "преобразование". Он так часто употребляется, что его уже привыкли автоматически смешивать со словом "улучшение" Выработался устойчивый условный рефлекс на семантику этого термина.

В уличном мнении сторонник преобразования может быть только поборником улучшения, прогресса, как говорят, и наоборот, кто воздерживается, и уж тем более возражает против тех или иных преобразований на основе новых начал, тот враг прогресса, враг улучшения, чуть ли не враг добра, правды и цивилизации.

И редко кто задумывается: а не таит ли в себе это мнение, пущенное в оборот на рынке нашей будничности, заблуждение и обольщение? Ведь разрушая старое, одну ложь, очень легко заменить его новой ложью, новой неправдой, исходящей от преобразователя. А положенные в основу преобразования ложь и неправда, приведут к последующим проявлениям этого умственно-социального зла, и возможен даже такой случай, когда "последнее будет горше первого".

Кроме всего - прочего, за переворотом учреждений не обязательно следует переворот убеждений Случается, что старые представления еще долго живут в неуютном новом доме преобразованного общества, живут здесь лишь потому, что имеют органическую потребность в жилище и даже переживают его, когда приходит новое преобразование...

Давно подмечено, что люди, замышляющие общественный переворот, переустройство, делятся на:

1) таких, которые хотят достигнуть этим чего-либо для самих себя, и

2) таких, которые имеют в виду при этом потомков. [1]

С первой группой все ясно. Вторая опасна как раз тем, что она имеет крепкую веру и спокойную совесть бескорыстных людей.

Первых можно в конце концов удовлетворить: любое общество достаточно богато и разумно для этого. Но когда цели становятся безличными, возникает опасность серьезная: революционеры в таком случае вправе рассматривать защитников разумного старого консерваторов, говоря их языком, как лично заинтересованных, и потому чувствовать себя значительно выше последних в моральном отношении.

Внешняя бескорыстность и справедливость таких людей привлекает новые умы, всегда чем-то недовольных существующим порядком, возникает критическая революционная ситуация, которая разрешается коренным переустройством общества.

В отрицании людям довольно легко объединиться, их влечет к этому общий дух недовольства и подсознательного стремления к лучшему. Именно этим и объясняется восторг, с которым широкими массами встречается всякая революция.

...У нас, в России, революция произошла в значительной мере на почве материальной несправедливости, в целях достижения возможно более полных желудочных благ. [2]

Многих не устраивало существовавшее распределение материальных благ между отдельными слоями населения царской России. Можно возразить, но не стоит делать это очень бурно.

В последний период существования царской России (1905-1917 гг.) правительство предоставило права существования (если говорить о духовно-политической стороне жизни) всем группам и течениям. Противники государственной идеологии, пусть с некоторыми осложнениями, но все же могли распространять свои идеи, организовывать свои партии, проводить своих кандидатов в правящие органы, имели свои вольные типографии. Духовных свобод добились. Ничуть не меньших, чем мы имеем сейчас. Неудовлетворенными остались материальные запросы. Это и привело к революционному взрыву.