Василий Бартольд - Тюрки. Двенадцать лекций по истории тюркских народов Средней Азии

Трудно было расширить область распространения ислама к востоку, где преграду такому распространению представляли культурные уйгуры. Здесь граница мусульманского мира проходила и во время образования Монгольской империи там же, где при Махмуде Кашгарском, то есть к востоку от Кучи; есть только известие, что один из тюркских мусульманских богатырей в Куче, Хизр-бег, прославился победами над уйгурами, тогда уже считавшимися мирным народом, неспособным оказать сопротивление храбрым воинам; за помощь, оказанную кашгарскому хану против его врагов, Хизр-бег потом получил от него ханский титул. Зато в южной части бассейна Тарима при Махмуде Кашгарском пограничным пунктом ислама был Черчен, а в XIII веке, при Марко Поло, мусульманами уже были и жители местности около Лоб-Нора.

Остается еще сложный вопрос, насколько в культурной жизни мусульманской Азии в то время принимали участие тюрки. Полного подчинения тюрок арабско-персидской культуре нигде не произошло; нигде не было случая утраты тюрками своего языка; но все же влияние арабской и персидской культуры было так сильно, что тюркский язык нигде не смог сделаться языком государственности и культуры. В самом западном из тюркских государств, в Малой Азии, государственным языком до XIII века был арабский; это известие находится в анонимном сочинении, написанном в Малой Азии в XIV веке на персидском языке, и казалось мне сомнительным {29} 29 В. Бартольд. О некоторых восточных рукописях в библиотеках Константинополя и Каира. — ЗВОРАО, т. XVIII, 1908, с. 115–154. , но в пользу его, как заметил покойный Макс ван Бершем [96] Макс ван Бершем (Max Van Berchem; 1863–1921) — швейцарский востоковед. , говорит эпиграфический материал.

На султанов оказывал влияние персидский эпос, что видно из частого употребления таких имен, как Кайхусрау и Кайкубад; рядом с этим, однако, встречаются и чисто тюркские имена, ясно показывающие, что султаны не забывали своего тюркского происхождения. То же самое относится к сельджукским владениям в Иране, где языком делопроизводства и культуры все более становился персидский. Персидским языком все более вытеснялся арабский из области делопроизводства и литературы и в Туркестане, находившемся под властью династии Караханидов. Характерно, что в X веке, при Саманидах, была составлена на арабском языке история Бухары; когда этот труд был переведен в XII веке на персидский язык, то появление такого перевода объяснялось, между прочим, тем, что люди не питают больше склонности к чтению арабских книг. Арабский язык вытеснялся персидским даже из области преподавания богословия; были преподаватели, читавшие лекции в медресе на персидском языке. То же самое относится к первоначальному преподаванию веры; об авторе продолжения истории Нишапура Медж ад-дине Абд аль-Гафире, родившемся в 451 / 1059–1060 году, говорится, что он в пятилетнем возрасте усвоил начала веры по-персидски. Несмотря на это, в государственном делопроизводстве во владениях Караханидов во второй половине XII века еще употреблялся арабский язык.

Документы этого же и последующего времени показывают, однако, что в государстве Караханидов, даже в Самарканде, где среди населения говоривших по-тюркски, наверное, почти не было, не был совершенно исключен из государственной терминологии и тюркский язык. Тюркское прилагательное улуг прибавлялось, например, к слову везир, а на монетах, чеканившихся самаркандским ханом в конце XII века, даже к титулу хана.

Ханы продолжали носить до конца существования династии тюркские имена и в особенности тюркские титулы, причем сохранялся обычай, известный из истории правивших в Монголии огузских и уйгурских ханов, что хан при вступлении на престол менял свой прежний титул на новый, употреблявшийся вместо собственного имени. Этот обычай иногда причиняет затруднения историкам, которым не всегда легко решить, принадлежат ли различные титулы, встречающиеся приблизительно в одно и то же время на монетах, чеканенных в одной и той же местности, одному лицу или нескольким.

В Самарканде, однако, насколько известно, не было речи о литературе на тюркском языке; при дворе ханов жили и пользовались их покровительством персидские поэты. Более благоприятное положение для создания мусульманской литературы на тюркском языке было в Кашгарии, хотя и туда проникло персидское влияние, постепенно усиливавшееся.

В 462/1069–1070 году была написана в Кашгаре для местного хана уроженцем города Баласагуна Юсуфом, занимавшим придворную должность хаджиба, дидактическая поэма на тюркском языке под тюркским заглавием «Кутадгу билик», то есть «Знание, делающее счастливым», или «Знание, достойное царей»; слово куш — «счастие» часто употреблялось, в том числе и в самой поэме, в смысле современного «величество», для обозначения царского звания. Этого рода литература, то есть поучительные произведения об обязанностях государей, сановников и т.п., издавна была популярна на Востоке, в том числе и в иранском мире; самое ценное в таких произведениях — рассказы об исторических событиях или легенды, которыми подтверждаются или объясняются те или иные наставления. Но именно этого элемента в произведениях Юсуфа Баласагунского нет совсем. Им не выводятся никакие исторические лица; его царь (илиг) — только безжизненная аллегорическая фигура, олицетворяющая справедливость; другие достоинства олицетворяются везиром, его сыном и братом. Вследствие этого «Кутадгу билик» стоит гораздо ниже своих персидских образцов.