Александр Ушаков - Сталин. По ту сторону добра и зла

Но как бы там ни было, Сталин, его жизнь и смерть всегда будут возбуждать всеобщий интерес. Потому что он был Сталин, и этим сказано все...

Поставив в книге последнюю точку, я долго думал, о чем поведать в заключение. Но все, что приходило на ум, было уже десятки раз сказано другими авторами, писавшими о Сталине. И тогда я решил не ответить, а спросить.

Но прежде привести отрывок из уже неоднократно цитировавшейся книги А. Бушкова «Россия, которой не было».

«Сталин был кровав, суров, жесток и ужасен, — пишет Бушков. — Но где вы видели других могучих императоров, великих строителей? В начале любой великой стройки — грязь и кровь. Я хотел бы знать, отыщется ли человек, у которого часто щемит сердце и подступает бессонница, когда он вспоминает о десятках тысячах русских мужиков и пленных шведах, уложенных Петром I в гнилые болота. Я хотел бы видеть человека, у которого до сих пор сжимаются кулаки при воспоминаниях о расстрелянном Бонапартом молодом герцоге Энгиенском. Я хотел бы напомнить, что в той самой «цивилизованной» Британии всего двести пятьдесят лет назад шотландские шахтеры работали в рабских железных ошейниках, а за кражу вешали детей лет 12—14. Всего сто восемьдесят лет назад в центре Лондона регулярные кавалерийские части рубили демонстрантов и сметали пушками «бунтовщиков».

Сталин был жесток и ужасен. Но он, в сущности, всего лишь сделал так, что Россия за пару десятков лет пробежала путь, который благополучные западные демократии преодолели за пару столетий. Он «продолжал дело» не Ленина, а многих и многих европейских монархов.

В той же Англии власть более трехсот лет ломала аналогичную русской деревенскую общину — самыми драконовскими методами. Причина проста и подмечена английскими же историками: свободный владелец участка земли и доли в общинной собственности (выгоны, луга, рыбные ловли, все, как в России) стоял непреодолимой преградой на пути... как ни парадоксально, капитализма.

Все было просто, как мычание. Шерсть давали овцы. Овцам нужны пастбища. Крестьянин-собственник ни за что не отдаст под пастбища свою собственность — у него другие интересы. Вот и началось то, что все мы помним из учебников как «огораживание». У общин любыми неправдами отбирали собственность. И потому XIV—XVI века в истории Англии известны чередой чисто крестьянских восстаний — Тайлера, Кэда, Кета, Джозефа, «Благодатного паломничества», «Маусхолдского сообщества»...

По данным историка Грина, казнены около семи тысяч участников восстания Тайлера (при том, что тогдашнее население Англии примерно равнялось двум с половиной миллионам). А послание Королевского совета, обращенное к бунтовщикам, заканчивалось так: «Отныне ваша рабская зависимость будет несравненно более суровой. Ибо до тех пор, пока мы живы и Божьей милостью правим этой землей, мы не пожалеем ума, сил и здоровья на то, чтобы ужас вашего рабского положения стал примерным для потомков».

В царствование Генриха Восьмого (1509-1547) более 72 тысяч человек (около 2,5% всего населения страны) были казнены за «бродяжничество и воровство». Главным образом эти «бродяги и воры» — согнанные с земли крестьяне... И стратегическая задача была выполнена — созданы огромные поместья «нового типа», где на чужой земле работали наемные батраки. От колхозов это отличается только тем, что новые латифундии принадлежали не государству, а частным лицам. Для батраков особой разницы не было: что пнем по сове, что сову об пень...

Другими словами, жертвы «английской коллективизации» оказались как бы «разложенными по графам», «разнесенными» на десятки репрессивных процессов, на сотни лет, а российские жертвы Великого скачка словно бы «одномоментны». Но я уверен: в процентном отношении к числу населения западноевропейские «винтики» потеряли немногим меньше. Жертвы тамошнего «низшего сословия», быть может, и превосходят числом отечественные...»

Я специально привел именно это высказывание Бушкова, поскольку так думают очень многие. Хотя ничего нового он не сказал и только повторил то, что задолго до него сказали классики о самой кровавой богине истории, собирающей свою кровавую жатву и не только на войне, но и во времена мирного строительства.

И вся беда такого объяснения сталинизма в том, что он возводит в абсолют те неизбежные болезни роста, через которые вместе с другими западными странами прошла и та самая Англия, о творившихся ужасах в которой он нам с таким удовольствием рассказывает.