Люсьен Поластрон - Книги в огне. История бесконечного уничтожения библиотек

Во всем этом есть что-то от хвастовства выскочки; царь также был неравнодушен к баснословно дорогим экзотическим животным. Но никогда более в истории столь масштабные финансовые ресурсы не оказывались в распоряжении людей столь глубоких знаний. Для пополнения фондов были хороши все средства: наложение принудительной дани на послов, официальный запрос от суверена к суверену о присылке книг «всех сортов» (Птолемей общался, например, с великим индийским правителем Ашокой), но также и закупки по баснословным ценам. И коварные интриги: таможня должна была обыскивать все прибывающие в порт суда в поисках малейшей рукописи, которую изымали, изучали, а обратно возвращали копию. Со дна трюмов пришел «корабельный фонд», как помечены эти свитки в каталоге. Или еще, как сообщает хроника, Птолемей взял взаймы у афинского государства за немалый залог оригинальные рукописи трудов Софокла, Эсхила и Еврипида, а затем вернул копии со словами: «Спасибо, можете оставить себе деньги». Научный комментарий Галена: «Даже если бы он не отослал копии, афинцы не могли бы ничего сделать, поскольку они приняли деньги на том условии, что оставят их себе, если он не вернет книги». Декларируемой целью было воссоздание всей греческой науки и литературы и увенчание всего этого существенным фрагментом библиотеки Аристотеля. Современная достаточно остроумная гипотеза состоит в том, что Птолемей Филадельф действительно мог купить «книги Аристотеля», но не обязательно те, которые написал философ. К этим приобретениям добавлялось то, что изымалось в Египте, там, где оставалось что изымать, — скорее всего, в Фивах и в Мемфисе, и, наконец, то, что ученые Мусея принудительно привозили в своем иммигрантском багаже и чем также не стоит пренебрегать.

Но это еще ничто по сравнению с огромной работой по переводу, критической редакции и копированию, которая велась в этих местах. «Закладывая, если можно так сказать, семя бесконечного множества книг», как сказал Витрувий, Великая Александрийская библиотека была также самым крупным издательством Античности, и огромное количество рукописей проходило через порт и в другие земли, поскольку Александрия была Гонконгом той эпохи, всемирным эмпорием. Александрийские филологи «перерабатывали в книги античную литературу, которая при своем рождении не предназначалась для такой фиксации». На приличествующих им стеллажах появились также буддистские тексты, два миллиона строк о зороастризме, написанная халдейским священником история Вавилона и перевод Библии, известный как Септуагинта, — выполненный семьюдесятью двумя «элленизантами» (в исконном смысле этого слова — знающими греческий евреями), по легенде заточенными на острове с маяком в отдельных камерах на семьдесят два дня, пока они не перевели Пятикнижие. Логичным образом, поскольку библиотека впоследствии сгорела, несчетное количество оригинальных рукописей в одночасье исчезло, в частности, это были все версии текстов Гомера, выделенные Зенодотом, собрание сочинений Гиппократа, исследованное и удостоверенное Галеном, великие афинские трагедии, привезенный из Иерусалима оригинал Торы и т. д.

Птолемей спрашивал: «Сколько там в точности тысяч книг?» Деметрий с готовностью отвечал: «Их у нас около двадцати тысяч, о царь, но я сейчас же займусь тем, что осталось сделать, чтобы достичь пятисот тысяч». Обратите внимание на значение слов: свиток, или волюмен, представляет собой одну «книгу», то есть главу сочинения. Для Гомера было нужно сорок восемь свитков, для Полибия — сорок, и десяток на всю «Республику» Платона. Если предположить, что на каждое произведение нужно в среднем двадцать четыре свитка папируса, как для «Одиссеи», можно вывести, что 500 000 томов представляли собой ни много ни мало 20 000 сегодняшних книг.

Когда эта цифра была достигнута, произведения проинвентаризировал и затем расклассифицировал по десятку жанров и в алфавитном порядке по именам авторов внутри каждого жанра молодой преподаватель из предместий, что потребовало немало сил и стало его большой заслугой. Этот Каллимах, который был также великим поэтом, стал, таким образом, первым из величайших библиографов, а то и хранителей. Он отвечал за точность производимых текстов и вздыхал: «Mega biblion, mega kakon», что значило «большая книга — большое зло». Его каталог, озаглавленный «Таблицы (pinakes) авторов, проявивших себя во всех формах знания и в произведениях, написанных ими», сам занимал 120 томов, дополняющих имевшиеся в библиотеке 90000 свитков, содержавших отдельные произведения, и 410000 свитков со «смешанными трудами». Поскольку места вдруг перестало хватать, в храме Сераписа был устроен филиал, и эта «дочерняя» библиотека со своего рождения насчитывала 42 800 свитков.