Игорь Закурдаев - Владимирский централ. История Владимирской тюрьмы

Встреча с ветеранами учреждения. Май 2011 г .

Павел Афанасьевич Ушаков с 1934 года служил в железнодорожных войсках НКВД на Западной Украине в городе Казатин. Основной задачей была охрана мостов и электростанции. Время было непростое. На всю жизнь ему запомнился один случай. Однажды в столовой во время ужина солдатик из Перми обмолвился: «А хлебушек-то черствый, при Ленине мягче был». Утром, когда прозвучала команда «Подъем!», этого солдата уже не было в части. Его кровать была аккуратно застелена…

Через два года Павел демобилизовался. Захотел устроиться на работу в город. Знакомый односельчанин, который служил в тюрьме, сказал, что сейчас набирают надзирателей. Его, как служившего в НКВД, охотно взяли. Так началась служба в знаменитом Владимирском централе — в то время Особой тюрьме НКВД. Об этом времени он рассказывает очень скупо, для него это табу, — до сих пор, через шестьдесят с лишним лет.

Порядки были очень строгие. Ни лишнего слова, ни лишнего шага. Уходя на службу, каждый раз прощался с семьей. Любой неверный шаг, любой донос — и ты сам мгновенно становишься заключенным и тогда можешь уже никогда не вернуться домой.

Павел Афанасьевич хорошо помнит начальника тюрьмы — Жана Георгиевича Дуппора. Отзывается о нем так: «Хороший был мужик!» В тридцать восьмом году он, начальник тюрьмы для политических заключенных, сам попал под молот сталинских репрессий. Тогда утром из Москвы приехало начальство и заступающему наряду объявили, что Дуппор — враг народа, такой же, как те, кого вы охраняете. В тот же день его увезли в Москву.

Простому надзирателю не положено было знать имена заключенных. Для него они все были просто зэки. А люди были известные: председатель президиума РКСМ Ефим Цейтлин, секретарь Бухарина Семен Ляндрес, отец писателя Юлиана Семенова, а также крупные военачальники и директора предприятий. Рядовых не было. Вели себя тихо — ни одного случая неповиновения или грубости.

Строго по распорядку заключенных из каждой камеры выводили на прогулку в тюремный двор, который в то время был разделен высоким деревянным забором на отдельные сектора.

Долгое время Павел работал в корпусе с одиночными камерами, где сидели особо опасные «враги народа». Что происходило в стране, они не знали, им не положено было знать. Газеты заключенным не давали, только книги из тюремной библиотеки. Раз в неделю политзаключенные могли заказать продукты из ларька, которые разносил по камерам специальный сотрудник. У кого не было денег, приходилось туго, о каких-либо передачах с воли не могло быть и речи. Многие умирали, их хоронили ночью в общей могиле — Владимирское кладбище было рядом. Могилы скрывали, даже холмика не оставляли. Регулярно кого-то из «врагов народа» отправляли в Москву, многих там ожидали новые допросы и расстрел.

Отдельно в бараках содержались обычные уголовники — «бытовички». Много было бесконвойников, которые работали на территории тюрьмы. Порядки там были не такие строгие, да и охрана слабее. На памяти Ушакова случилось два побега, правда, дальше города беглецы не ушли, их задержала милиция. В политической тюрьме побегов не было никогда.

В 1939 году несколько сотрудников Владимирской тюрьмы, как наиболее подготовленных и политически грамотных, в том числе и Павла, вместе с семьями направили на укрепление в Западную Украину, в тюрьму города Коломыя. Там и застала его война. Он был направлен в действующую армию, артиллеристом. Война для него закончилась только в 1946 году, после уничтожения в Литве банд «лесных братьев». Домой вернулся с боевыми наградами: орденом Красной Звезды и орденом Отечественной войны II степени. Но даже среди ужасов войны особые воспоминания — тридцатые годы, — жестокое, беспощадное время и Владимирский централ, стены которого хранят одну из самых мрачных страниц истории России.

«Хорошо помню 1993 год, когда принимал Владимирский централ, как начальник учреждения. Слишком много тогда там было «самоуправления», — в тюрьме верховодили три «вора в законе»: Бойцов по кличке Боец, Резо Цицишвили — Цыцка, и Саша Северов — Север. Они сидели втроем в одной камере, которая фактически представляла «мозговой центр» тюрьмы. Контролеры даже боялись войти к ним в камеру, можно сказать, исполняли роль обслуги. Воры стали требовать нового начальника к себе на поклон, для разговора, укрепляя свой авторитет и «воровские порядки». Жаловались по разным пустякам: и это им не нравится, и то. Нагло кричали: «Хозяина давай!» Они хотели поставить меня в зависимое положение, испытывали на прочность.