Андрей Смирнов - Империя Наполеона III

В своих газетных статьях, которые, как правило, печатались в республиканской газете «Прогрэ дю Па-де-Кале», принц неоднократно высказывался по поводу внешней политики Франции. В статье от 14 июня 1841 года Луи-Наполеон писал, что «только великая и благородная политика одна нужна нашей родине». «Преступно начинать войну, — писал он, — если нет важной цели, нет разумных причин». В последующих публикациях он развивал эту тему, причем, по его мнению, мир выгоднее войны, поскольку только так можно «смыть позор неравноправных договоров, развить все ресурсы, обучить и обогатить народ». И все же он ставил в вину режиму Июльской монархии именно мир. Почему? Да потому, что, по его мнению, «настоящее правительство (режим Июльской монархии. — Прим. авт.), хвастаясь миром, на самом деле убивает народ, погружая его в летаргический сон, опутывая его прошедшей славой, как путами. Это тишина кладбища… Установить мир — это не значит, — настаивает принц, — охранять в течение стольких лет обманчивую тишину, это значит работать, чтобы исчезла ненависть между нациями, благоприятствовать интересам народов, создать равновесие между великими державами… У настоящего правительства любовь к миру заключается в унизительных уступках, бессмысленных войнах и умалении французской славы. Все это ведет к тому, что разгораются забытые страсти и разгорается аппетит у ее врагов, а престиж страны падает». В отношении перспектив колониальной экспансии, которые открылись перед Францией в 1830 году с вторжением в Алжир, Луи-Наполеон считал, что «в настоящее время Франция не может разбрасывать свои силы на приобретение новых колоний, а следует их беречь на случай войны. Франции нужно было бы собраться с силами для колонизации Алжира и сохранения Гвианы, а не тратить впустую деньги на ненужные далекие земли. Только Алжир и Гвиана могут принести Франции выгоду». Очень взвешенное и благоразумное суждение. Но Вторая империя — это прежде всего эпоха колониальных войн и плохо продуманных экспедиций. Так что здравый смысл был принесен в жертву сиюминутной политической конъюнктуре и союзу, во многом не выгодному Франции, с Англией.

Можно с полной уверенностью утверждать, что религиозные чувства Луи-Наполеона не влияли на его политические убеждения. Он рассматривает проблему взаимоотношений между церковью и государством с точки зрения споров вокруг проблемы образования. По его мнению, церковь не должна воспитывать детей без контроля со стороны государства, чтобы не могла внушать отвращение и страх к Революции и Свободе. Но государство должно платить церкви, поскольку, как говорил император Наполеон, «нельзя лишать бедных права утешиться». И чтобы воспитывать достойных граждан страны, Луи-Наполеон предлагал учить священников быть гражданами, поскольку «из союза священников и светских властей будет только двойная польза: сперва они должны стать гражданами, а не, наоборот, бояться общества, в котором должны жить» {100} 100 Oeuvres de Napoléon III. T. 2. P. 34. .

Что касается моральных принципов в политике, то принц ясно об этом высказывается в письме к журналисту Поже от 8 сентября 1844 года, в котором пишет, что «всякое несправедливое действие рано или поздно вызывает ответную реакцию, также несправедливую. История, как законы механики, доказывает истинность этого высказывания», — добавляет он. Луи-Наполеон считает, что правительства должны состоять из компетентных людей, возглавляемых одним только главой государства, ответственным перед палатами. Более того, принц даже уделил проблеме парламентского законотворчества отдельную статью в газете «Прогрэ дю Па-де-Кале» от 26 июня 1843 года. В ней он настаивал на необходимости ряда улучшений в процедурных вопросах, в частности, урегулировать сложности с подачей и рассмотрением адресов — посланий правительству с мест. Но главное, Луи-Наполеон совершенно четко обозначил принципиальный порок парламентаризма — некомпетентность депутатов. Только обладая специальными знаниями, считал он, парламентарии смогут эффективно выполнять свою работу, причем не в интересах привилегированных слоев населения, а всей нации {101} 101 Ibid.P.27–28. .

Таким образом, произведения, созданные им во время заключения, значительно обогащают доктрину принца. Вновь принц подчеркивает необходимость единения вождя и массы — только так можно создать прочное государство. Луи-Наполеон прямо или намеками дает понять, что таким лидером безусловно является он сам. Однако меняется пафос статей — акцент теперь делается на народной составляющей этого «идеального государства». Если до провала своих планов по осуществлению военного переворота принц настаивал на сверхчеловеческой составляющей власти Наполеона, то теперь он подчеркивает историческую неизбежность восстановления династии во Франции, потому что народ сам этого хочет и выбора другого у народа просто нет. Чем же объяснить эти метаморфозы? Все очень просто. Луи-Наполеон оказался неспособен, в отличие от своего великого дяди, в одиночку завоевать страну. Для этого нужно нечто большее, чем просто желание, — нужна любовь богов или масс. Если в удаче, как и в сверхъестественной способности влиять на людей, принцу было отказано, то оставалось только ждать и надеяться на судьбу. Луи-Наполеон становится фаталистом. В это же время начинаются материальные затруднения, и принц был вынужден прибегнуть к займам, которые ему предоставил герцог Брансвик. Герцог Шарль де Брансвик слыл республиканцем, владел контрольным пакетом акций газеты «Националы» и был другом Кавеньяка и Марраста. Принц занял 250 000 франков при условии, что в случае прихода к власти Луи-Наполеон поможет герцогу вернуться в свои германские владения, откуда он был изгнан в результате революции.