Франсина-Доминик Лиштенан - Россия входит в Европу - Императрица Елизавета Петровна и война за Австрийское наследство, 1740-1750

Каждый из кланов был связан с кем-нибудь из иностранных посланников, которые все как один получали от своих кабинетов деньги для ведения интриг. Поэтому попытки устроить государственный переворот не заставили себя ждать. Дальон сообщал Амело: «У нас здесь дел по горло, происходят события серьезнейшие, так что вот-вот смогу я погубить или хотя бы низвергнуть Бестужева и зрелищем этим насладиться вволю» {218} 218 Дальон к Амело, 10 августа 1743 г. //Сб. РИО.Т. 105. С. 58. . Для этого нужно было действовать методически и прежде всего устранить союзников вице-канцлера. На помощь французам пришел случай. Австрийский посланник Ботта сблизился с группой «бояр», намеревавшихся возвратить малолетнему Ивану престол, а себе — древние права {219} 219 Письмо Фридриха от 5 октября 1743 г. //PC. В. II. S. 436. . Заговорщики регулярно собирались и обсуждали, какие меры предпринять; ходили даже слухи, что они подкупили лакея императрицы и с его помощью намеревались ее отравить {220} 220 Manstein С. H. von. Op. cit. P. 519; Перевороты и войны. С. 242. . Сам Ботта летом 1743 года выехал в Берлин, специально для того, чтобы привлечь внимание русских шпионов к Фридриху, которого издавна обвиняли в симпатии к Брауншвейгскому семейству, и снять какие бы то ни было подозрения с Марии-Терезии {221} 221 Frédéric H. Histoire de mon temps. P. 200–201. . Дальон воспользовался отсутствием австрийского коллеги, «который мутил умы и сеял семена раздора» посредством бес? конечных интриг, и донес на него {222} 222 Ibid. См. также: письмо Дальона к Амело от 10 августа 1743 г. // Сб. РИО. Т. 105. С. 58; Manstein С. H. von. Op. cit. P. 519–520; Перевороты и войны. С. 241–242. . Сообщники австрийского посланника были немедленно арестованы; самому Ботта был запрещен въезд в Россию. К заговору оказались причастны члены самых знатных семейств: Лопухины, Головкины, Гагарины и даже супруга обер-гофмаршала М.П. Бестужева, брата вице-канцлера; «снежный ком катится и будет катиться дальше, становясь все толще», — ликовал Дальон {223} 223 Дальон к Амело, 10 августа 1743 г. //Сб. РИО. Т. 105. С. 59. . Противники вице-канцлера торжествовали, им уже виделась в мечтах его отставка, а то и ссылка в Сибирь. Расследование было поручено «заклятым врагам» Бестужева, главе Тайной канцелярии Ушакову, генерал-прокурору Сената Трубецкому и лейб-медику императрицы Лестоку; за кулисами Брюммер, Мардефельд и Дальон плели козни, злословили, хлопотали, стремясь раз и навсегда вывести из игры всех своих врагов. Императрица пришла в ярость и попросила Фридриха по дружбе выдать ей предателя Ботту, а у Марии-Терезии потребовала «самой недвусмысленной сатисфакции». Прусский король выслал Ботту из Бранденбурга и официально присоединился к просьбе Елизаветы, требовавшей, чтобы Габсбурги наказали преступника. Мария-Терезия, напуганная оглаской, которую получило дело Ботты, приняла самые решительные меры: посланника-заговорщика арестовали в Граце, а поведение его было публично названо «подлым преступлением» (verabscheuungswiïrdiges Verbrechen) {224} 224 Waliszevski К. La Dernière des Romanov, Elisabeth I re , Impératrice de Russie, 1741–1762. Paris, 1902. P. 254. См. также: Herrmann È. Geschichte des russischen Staates. B. V. S. 75. Недатированное письмо Ботты с извинениями см.: HHStA. Russland II. Varia 236 (1741–1798). Fol. 36–37. . Решить судьбу Ботты и вынести ему обвинительный или оправдательный приговор венгерская королева предоставила своей «сестре» Елизавете. Быстротой реакции Дальон спас честь Пруссии; ведь Фридриха, подписавшего в июле 1742 года Берлинский договор, который примирял его с Австрией, было легко обвинить в заговоре в пользу Ивана. Хотя этой опасности удалось избежать, Мардефельд получил от короля приказание удвоить предупредительность по отношению к императрице {225} 225 Дальон к Амело, 13 августа 1743 г. //Сб. РИО. Т. 105. С. 61. . Ибо во всей этой истории оставался один темный момент: зачем Ботта ездил в Потсдам, какую роль в заговоре играли Фридрих и прусская партия в России. В итоге полную победу одержали французы, пруссаки победили наполовину; клан Бестужевых, казалось, лишился какой бы то ни было поддержки; Елизавета преисполнилась к Марии-Терезии не только ненависти, но и презрения и, значит, с французской и прусской точки зрения, встала на правильный путь.

В этот момент Версаль снова отправил в Россию Ла Шетарди, снабдив его двумя документами: в одном маркиз был аттестован как частное лицо, другой представлял собой верительную грамоту и здесь Ла Шетарди был назван полномочным представителем Франции. Сделано это было потому, что в Версале опасались, как бы после крушения предыдущей миссии маркиза переменчивая и злопамятная Елизавета не вздумала ему мстить; придание маркизу статуса частного лица должно было позволить Франции при неблагоприятном исходе событий избежать дипломатического скандала. Если же императрица согласилась бы принять Ла Шетарди в качестве посланника, его бы защищало международное право. Маркизу было поручено заниматься шпионажем и помогать Дальону плести интриги, а при необходимости заменить его. Дело в том, что Дальон не принадлежал к числу любимцев Елизаветы: болтливый, не слишком любезный с придворными дамами, неопрятный, а порой и просто грязный, он недаром получил прозвище «французский дурень» или «обезьянья рожа» {226} 226 Portrait de Dallion [Портрет Дальона] //ААЕ. С.Р. T. L. Fol. 279 (конец 1746 г.). . Дальон был неглуп и умел анализировать происходящее, но при этом страдал существенными недостатками: был вспыльчив, бестактен и ни в малейшей степени не обладал талантом царедворца (черта, нравившаяся Мардефельду) [67] По слухам, он однажды сказал Елизавете, что Франция и Россия расположены слишком далеко одна от другой, чтобы причинять друг другу пред… (Ibid.). Претлак немедленно сообщил об этом в Вену (письмо от 21 марта 1745г.//HIIStA. Russland II. Berichte 26. Fol. 154). Опрометчивые слова француза были полностью приведены в номере «Petersburgische Zeitung» от 22 марта 1745 г. . Помимо дипломатии, он занимался и коммерцией — торговал в своем особняке пудрой, помадой и табаком, что приводило в восторг светских модников, но возмущало настоящих торговцев; посланник, не плативший таможенной пошлины, сбивал цены. Одним словом, для спасения чести французской культуры требовался Ла Шетарди [68] Во всяком случае, так считал сам маркиз. См. его письмо от 14 декабря 1743 г. //Сб. РИО. Т. 105. С. 136–137. .