Александр Стрыгин - Расплата

- Барыня тебя кличет, Макар. Помирает она. Дочь у ей народилась... от тебя будто.

Всю дорогу Макар молча вздыхал и крестился. Потом, как во сне, брел по коридорам, сопровождаемый зловещим шепотом господ. Невидящими глазами смотрел на бледно-восковое лицо Глафиры Алексеевны.

- Макар, помираю... Волю свою... при батюшке... Твоя, Макар, дочь... Софьей назвала, фамилию твою записала. Поди с батюшкой к прислуге, возьми ее. Загубят ее тут, как меня загубили. Прощай, Макар, Береги дочку. Молись за меня.

Макар упал на колени, прижался губами к ее холодеющей руке и зарыдал.

- Не надо, Макар... Ты не виноват, прощай.

Поп положил руку на плечо Макара:

- Не мучь ее, раб божий. Простись и иди.

Макар опомнился у повозки, держа в руках укутанного в дорогое одеяльце ребенка. Еремей перекрестил Макара, усадил его поудобнее и погнал лошадей по грязным осенним улицам Тамбова.

Прощаясь с Макаром на хуторе, Еремей вынул из-за пазухи карточку, подал хлопочущему возле ребенка Макару:

- У барина украл. На грех пошел... Помни ее!

Макар спрятал карточку в сундук.

...Трудно, ох как трудно было бы Макару одному растить дочку, если бы не сестра-бобылка, заменившая Соне мать. Выросла на славу девка, замуж вышла за хорошего, справного человека, да война сделала ее вдовой. Даже фамилия мужа - Трегубова - не успела пристать к Соне. Так и осталась она для всех Елагиной.

Такова история Сони. И хотя жители Светлого Озера знают Сонину мать только по карточке, но барскую кровь в ней признают и всегда говорят ей, что пошла она в мать. А Макар каждый раз, когда приезжал летом в Тамбов, привозил на могилу Глафиры Алексеевны полевые цветы и подолгу стоял здесь, шепча молитвы, которые повторял в ту безрассудно-ласковую ночь.

3

Макар услышал вкрадчивый стук в дверь и вышел в сени:

- Кто там?

- Я, Карась, открывай! Что долго дрыхнешь? Светло уж!

- Мне гудка нет, скоко хочу, стоко и сплю, - недовольно ответил Макар, впуская Карася.

Вошли в избу, оглядели друг друга - долго не виделись. Сели к столу.

- Есть кто дома?

- Никого. Баба к племяннице в Тамбов ушла.

Карась вынул бутылку самогона, заткнутую тряпкой, потянул носом:

- У меня, брыт, на сухую язык не работает, в горле першит, а разговор длинный. Давай, брыт, закуску! - Он выглянул в окно на подводу, оставленную у ограды, и крякнул.

- Ты что-то дюже веселый. Чему радуешься? - спросил Макар, нарезая пирог с капустной начинкой.

- В Москве опять начали большаков бить. Даже самово Ленина поранили тяжело. Мы тоже теперь в долгу не останемся! Из Кривуши продотряд уехал?

- Уехал, в Волчки.

- Про Чичканова слыхал?

- Слыхал, а что?

- Да так. Жив он еще?

- Жив, а чего ему.

- Понятно. На то и власти, чтоб жить всласти. - Карась криво усмехнулся. - Почту все еще возишь?

- Вожу, а что?

- Письмишко в одно местечко завезешь. Тебе там ящичек дадут. Мне его доставишь. - Он налил в кружку самогона и подал Макару.

Тот кружку взял, но поставил на стол:

- Ты меня, Васька, не впутывай в такие дела. Я свою жизню честным хочу прожить.

- Неужели советская власть нравиться стала? - процедил сквозь зубы Карась, пододвигая к себе кружку.

- Хорошего чуть, но и плохого она мне не сделала, - ответил Макар.

- А лошадей сколько отобрали?

- Осталось и мне. На дело хватит, а там еще наживу.

- Ишь вить, всю жизню в холодке хошь прожить? В солдаты не брали сливошник, революцию без тебя сделали... А теперь и за свою же землю воевать лень? Думаешь, другие тебе ее завоюют? На ладошке поднесут? Вот начнется заваруха скоро... Я первый тебя как дезертира расстреляю!

- Ну чего ты ко мне пристал?

- Пей, а то напомню, какой ты честный!

- Чего еще? - насторожился Макар и взял кружку.

- Пей, потом скажу.

Макар выпил, отщипнул пирога:

- Говори, послухаю.

Карась налил себе, выпил, рассмеялся:

- А ты, брат, перетрухнул! То-то! Кто с Карасем однова сошелся, тот от него просто не отстанет. Вот как у меня поставлено!

- Ты, говори, говори... бей, коль намахнулся.

Карась медленно вынул из кармана портсигар, открыл его и протянул Макару. Там лежали самодельные махорочные сигарки, скрученные из газетной бумаги. Макар взял одну, прикурил.

- Портсигарчик-то Чичканова! Вишь надпись? - хвастливо сказал Карась, прикуривая.

- Ты говори, не виляй, Вася.

Карась сделал несколько глубоких затяжек, поднял смеющиеся глаза на Макара:

- Хлеб голодающим был нужон? Нужон. А ты мне привез спрятать, чтоб не отобрали. Об том могёт босота узнать, если постараться.