Александр Стрыгин - Расплата

- Дадонов? Как ты сюда попал?

- Мы половину охраны заменили своими, не бойтесь! Ждите. Как на Уткинской колокол один раз ударит, наши "Колизей" брать будут. - Он вдруг запнулся и громко крикнул: - Эй, вы там! Тише! - И закрыл "волчок".

Чичканов постоял несколько мгновений, чтобы овладеть собой. Ему вспомнилась охота на уток по татановским болотам и этот приятный голос охотника. Круто повернулся и шагнул навстречу жадному безмолвному ожиданию.

3

Их было восемнадцать...

Восемнадцать сынов рабочих и крестьян, восемнадцать рядовых красноармейцев из Минского отряда Губчека, которым командовал Пасынков.

Их держали под арестом тут же, где они служили, - во дворе епархиального училища. Они видели, как избитого до полусмерти командира вывезли со двора на крестьянской подводе. Куда? Они не знали. Только молча поглядели друг другу в глаза и, не говоря ни слова, поклялись бороться до конца...

Перед вечером красноармейцы заметили, что охрана слишком "помолодела", безусые гимназисты едва держали винтовки. Значит, мобилизованные по домам расползлись.

Ночью, когда в городе все затихло, арестованные сгрудились у ворот. Короткий, негромкий свист - сигнал к действию - и ворота распахнулись.

Гимназисты обалдели от неожиданности и страха. Им заткнули рты обрывками потных портянок и повели, как арестованных, - на случай неожиданной встречи с патрулями.

Связанных обмотками гимназистов оставили на берегу Цны.

У Тезиковского моста легко обезоружили двух мертвецки пьяных унтеров.

К рассвету добрались до леса. Присели отдохнуть. Неожиданно где-то рядом послышались треск сучьев и испуганные голоса.

- Эй, кто там?

- А вы кто? - отозвались из кустов.

- Кто-кто?.. Тамбовские водохлебы! Иди сюда - узнаешь!

- Только уговор - ружьей не балуй, а то нас тут много. - И из-за куста показался саженный детина.

Подошел. Настороженно оглядел всех.

- Тык вы тоже хоронитесь? - спросил он и, не дожидаясь ответа, вынул кисет. - Налетай, братцы, на мой самосад! Дарька намедни принесла цельный мех!

Восемнадцать рук молча потянулись к кисету. Детина присел и пустил кисет по кругу.

Над головами потянулись облачка сизоватого дыма. Один из восемнадцати подсел к хозяину самосада и грозно сказал:

- Хоронитесь в лесочке? Нас на погибель оставили? А ну зови всех!

Детина испуганно озирнулся, вскочил и пронзительно свистнул:

- Эгей! Братва! Суды! Свои!

Лес разом ожил - пересвист, окрики, хруст сухих веток под ногами.

- Да тут, видать, целый полк!

- Как разоружили нас, так многие сюда и подались. Дом-то далеко. А градские, те многие у них остались.

Бойцов было больше сотни. Окружили они восемнадцать смельчаков плотным кольцом и жадно ловили каждое слово.

- Вы, знать, ждали, что винтовочки вам на подносе офицерики вернут? Власть на произвол бросили! А мы под охраной были и то... Вот четыре винтовки уже есть! Отдохнем, опять на добычу пойдем!

Из толпы выступил черный, похожий на цыгана, красноармеец:

- Я городской, у меня дома офицерский мундир есть. От брата остался. Он погиб. Может быть, пригодится? Пароль узнаем.

- А я вечером домой ходил... Богданова, нашего командира взвода, видел. Он от Киквидзе с докладом вернулся, его чуть не арестовали. Хорошо, что патрули оказались из его взвода. Он их пристыдил...

- Командира выбирать надо!

- Иконникова взводным!

- Пигаревича!

- Взводные есть, главного давай!

Один из восемнадцати поднял руку:

- Я беру на себя ответ за всех! Петром меня зовут, фамилия Кочергин. Из отряда Губчека. Хотите? - И обвел всех смелым взглядом.

- Давай!

- Бузуй!

- Кто боится?! Отходи в сторону! Слушай мою команду!

4

Вторую ночь веселилось в "Колизее" тамбовское офицерство. На втором этаже, в большом кабинете Рогозинского, были накрыты столы на двадцать избранных персон. Какой-то лысенький купчишка отдал безвозмездно в дар новой власти четыре ящика кагора. Этот поступок до слез растревожил сердце престарелого генерала Богданчика. Первый же тост пахнущий нафталином генерал поднял за добродушие купеческое, "присущее всякому русскому".

Купчишка сидел тут же, рядом с оратором, и был несказанно рад такому почету. Члены городской думы за столом! Сам городской голова Шатов напротив сидит! Слушая лестные слова господ офицеров, купец глупо мотал головой, со всеми чокался и, захмелев, полез к генералу целоваться, Тимофей Гривцов, как и подобает адъютанту, резко осадил его. Тот обиделся, стал было доказывать свою любовь к генералу, но его вдруг обнял сосед-булочник и в самое ухо крикнул: