Александр Стрыгин - Расплата

Поздно ночью, когда антоновские полки, прячась от бронеотряда, уже подходили к уваровским лесам, Карась со своими верными дружками и остатками двух полков, разбитых в Умете, заскочил в Карай-Салтыки, надеясь увидеться с Соней.

Трясущегося от страха Семенова он чуть не пристрелил, узнав, что Соня, убитая Антоновым, до сих пор валяется в саду.

Если бы Карась знал, за что убил ее Антонов, он, может быть, не стал бы хоронить ее с почестями, но тайну происшедшего в этом саду увезли с собой братья Антоновы.

Карась увез труп Сони в лес, положил ее на крутом берегу Вороны и первый высыпал на ее ноги картуз приречной песчаной земли.

Вскоре вырос на этом месте холмик...

А Карась, дав клятву отомстить Шурке Антонову за Соню, двинулся в свои родные края.

4

Маша только что пришла из госпиталя, где второй месяц работала санитаркой. Хотела начать стирку, но в дверь влетел Мишатка с неожиданной радостной вестью:

- Дядя Паня! Дядя Паня идет! С орденом!

- Где? Где он?

- Да вон идет! Я их на улице с тетей Кланей встретил!

- Бежи, сынок, за бабушкой, она с Любочкой у соседей.

Панька вошел сияющий. На шинели блестел новенький орден.

Маша обняла сразу обоих - и Паньку и Клашу. В радостном порыве не знала, что сказать, только гладила пальцами орден и повторяла:

- Господи! Как хорошо! Хорошо-то как! Живы!

Радостный плач Авдотьи послышался из коридора. Увидев "деток" своих живыми, она приникла к Панькиной груди.

- Милые мои! Родные мои! Желанные мои! - только и могла выговорить Авдотья.

- А где же батя? - спросил Панька.

- В Губчека он, - ответила Маша. - На Карася облаву готовит вместе с Васей.

- Да ты, сынок, и не узнаешь отца-то, - утирая слезы, заговорила Авдотья. - В ремнях ходит, как комиссар. Чуть в петлю опять не угодил.

Мишатка уже крутился у шинели, которую Панька повесил у двери. Услышав разговор о деде, Мишатка перебил бабку и взахлеб стал рассказывать, каким героем был дед Юша в Каменке, как его освободил Митрофан.

Панька слушал рассказ, и лицо его становилось все суровее и бледнее. Сидор Гривцов стоял перед его глазами, и руки дрожали от желания задушить этого зверя...

- Попался бы мне Сидор... - сквозь стиснутые зубы процедил он.

Авдотья не отрывала глаз от лица сына, разглядывала каждую морщинку, словно узнавала и не узнавала того, своего прежнего Паньку, которого нянчила, водила за руку, учила добру и уму-разуму.

- Маленький, сынок, был ты губастенький, - раздумчиво сказала Авдотья, - добренький, а какой теперь стал - не узнать. Губы тонкие сделались, даже искривились.

- Не то што губы... ребра, мать, искривились от злости! - ответил ей Панька. - Душа прочернела!

- Да что же я сижу-то, - спохватилась Авдотья. - Кашей угощу вас, детки. Пшена нам, пострадавшим коммунарам, вчера дали. - И она засеменила к печке.

- Мы к чаю морковному привыкли, - улыбаясь, сказала Кланя. - Сахару с Пашей копили ребятам. Достань сахар, Паша.

Панька вынул из кармана галифе кисетик. Кланя вынула по кусочку сахару Мишатке и Любочке, а кисетик передала Маше.

Сели за стол. Авдотья подала кашу.

Тихо постучал кто-то. Все обернулись к двери. В сгорбленном, сумрачном человеке, переступившем порог, Маша первая узнала Захара.

- Батя! - всплеснула она руками.

Захар окинул взглядом всех, кто сидел за столом, видимо ища сына, потом остановил взгляд на Паньке.

- Я пришел, Павел... - хрипло, едва слышно, заговорил он. - Арестуй меня и в Чеку сдай.

- Да какой там арест! - кинулась к Захару сваха. - Садись за стол. Кашки с дороги съешь, Захарушка!

- Нет, - покачал головой Захар. - Спасибо за хлеб-соль. Я не за этим зашел. Грех с души не за столом снимают.

- А за что тебя арестовывать? - строго спросил Панька, вставая из-за стола. - Коли сам пришел, так и в Чека сам иди!

Захар посмотрел в его светлые, чистые глаза, заметил на груди орден... Склонив голову, едва слышно сказал:

- Васятка там... Встречаться боюсь. Опозорил я его, горе-горюхино, на старости... - И рухнул на колени. - Арестуй меня ты, Павел, отведи сам... боюсь я... Объясни им! - Он зарыдал, прижав бородатое лицо к Панькиной руке.

За всю свою жизнь так освобождающе-искренне не плакал Захар. За всю свою жизнь не чувствовал себя перед кем-нибудь таким виноватым...

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

Час расплаты настал...

Это видели уже сами эсеры, отказавшиеся теперь от поддержки антоновщины, это почувствовали сами бандиты, сдаваясь на милость советской власти...

Даже белоэмигрантская газета "Руль" 2 июня 1921 года писала по поводу последнего воззвания эсеровского ЦК, что эсеры сами вынуждены признать отсутствие для их работы надлежащей почвы в "Советроссии".