Александр Стрыгин - Расплата

4

Соня пробралась к дому Насти задворками и нерешительно постучала в кухонное окно. Она была одета в старую шубейку и укутана шалью.

Настя выглянула в окно и, накинув полушубок, вышла на крыльцо.

- Сонюшка, господи, да ты ли это?

Они долго стояли, обнявшись и плача.

- Ушла от них? - спросила, успокоившись, Настя.

- Да нет... от себя теперь не уйдешь. До дна испить горе придется. Об одном молю, чтобы сразу до смерти прикончили, - не мучиться самой и людей не мучить. С Митрошей Ловцовым связалась - с ним хоть душою отдыхаю.

- Да ну? - по-женски сочувственно удивилась Настя. - Неужели любит он тебя?

- Изменился, бедный. Осмелел. Клянется, что рядом со мной помрет.

Соня заметила, что Настя не приглашает в дом, - значит, кто-то есть у нее. Может, ухажер?

- Я на минутку... - торопливо заговорила она. - Отец меня ждет у леса. Я к нему приходила, а теперь он меня отвезет до Каменки. А зашла я сказать, Настя... - Она огляделась кругом и зашептала: - Если Василия увидишь, скажи, чтобы уходил из этих краев или поберегся... Скоро вся "армия" сюда навалится. Карась говорил мне по пьянке... Пойдет Антонов к Тамбову, чтобы окружить... Скажи Васе, что за зло добром хочу отплатить... - Она судорожно глотнула пересохшим ртом и еще тише прошептала: - И помню... все помню.

- Неужели все еще любишь, Сонюшка? - не удержалась, спросила Настя.

- Да что теперь в том, - вздохнула Соня. - Во мне одной теперь все... И уйдет со мною все в могилу. Взглянуть бы еще хоть разочек на него...

Настя вдруг оглянулась в темный проем сенной двери, заговорщически приложила палец к губам.

- Подожди меня тут.

По улице шел красноармеец, взглянул на Соню, поправил на плече винтовку и пошел дальше, изредка оглядываясь.

Настя вернулась на цыпочках, повела ее во двор.

У окна, выходящего на вишневый садик, остановилась.

- Ты прости, Сонюшка... бояться я тебя стала, как ты с Карасем ушла. С собой-то ты ничего не носишь? - И Настя озабоченными глазами обыскала фигуру Сони.

Соня горько улыбнулась, распахнула шубейку, вывернула карманы.

Настя опустила голову и тихо сказала:

- С уголка потихоньку взгляни... На моей постели он лежит лицом сюда. А часовой на кухне обедает.

Соня жадно приникла к ставне, осторожно заглянув в дом одним глазом.

Василий лежал на левом боку, в полной форме, только без шапки. На правом боку, у раскрытой кобуры, покоилась расслабленная рука с крупными, полусогнутыми пальцами, которые так любили теребить Сонины волосы и так жадно скользили по ее узким плечам.

Усталое, даже во сне сумрачное лицо бледнело на розовой подушке. Соня всхлипнула и, испугавшись этого звука, отпрянула от окна.

Уткнув лицо в воротник шубейки, Соня взяла Настю под руку и торопливо потянула к сеням.

- Проводи меня, Настя. Страшно мне. Хоть до ручья проводи. Патруль ходит.

Настя вывела Соню на зады.

- Про тебя тоже спрашивал, - сказала вдруг она, - но сердито как-то. Злой стал. Убьет, боюсь, а то бы разбудила его. Может, поговорили бы...

- Что ты, что ты, бог с тобой! - отступила от нее Соня. - Никогда! Я грязная... Он никогда меня больше не увидит, удушусь скорее!

- Ну, бог с тобой, Сонюшка, молись за Васю, трудно ему тоже, милая... Прощай.

Соня кинулась к Насте, зарыдала. Сквозь рыдания едва можно было разобрать ее слова, Настя успокаивала ее, но от этого Соне было, наверное, еще горше.

- Настенька... обе мы... несчастные с тобой... прощай.

Она резко оторвалась от Насти и побежала вниз, уже не скрывая громких рыданий...

5

В Каменку Соня приехала с отцом в тот момент, когда Ефима Олесина вели по дороге к штабу.

- Эй, сторонись! - крикнул Макар бандитам, которые вели Ефима.

Те остановились, пропустив подводу.

На мгновение глаза Сони и Ефима встретились. Он узнал ее презрительная гримаса проползла по его окровавленному лицу. Соня сжалась под его взглядом. Отец соперницы... А как жаль его, как хочется сделать ему что-нибудь хорошее.

- Батя, видал Ефима-коммунара? - тихо спросила Соня у отца.

- Видал, дочка. Пропал, бедняга... Убьют его, коли Сидор тут.

- Тут он, вон у штаба мечется.

Проезжая мимо штаба, Соня слышала, как часовой отвечал Сидору:

- Тебе русским языком сказано: до утра никого не примает. Хворает он.

- А Герман где? К нему пойду.

- В Ольшанку вызвали. Нет его.

Соня потянула отца за руку. Лошадь остановилась.

Из-за отцовской спины ей хорошо было видно, куда ведут Ефима.

За штабным домом, в глубине двора, стоял рубленый амбар. Туда сажали подозрительных, которых допрашивал Герман. В этот амбар и завели Ефима, закрыв за ним глухую, с железным засовом дверь.