Василий Шульгин - Дни. Россия в революции 1917

О н а. Почему вы так думаете?

О н. Потому что все женщины жаждут самодержца… Я знаю, вы скажете, что это «пошлость»… Но заповеди «не убий» и «не укради» – тоже «пошлость»… Однако пошлости этого рода обладают таким свойством, что стоит только от них уклониться и начать «оригинальничать», как мир летит вверх тормашками. И Россия скоро полетит… Потому что, только подумайте об этом ужасе – какая страшная драма происходит на этой почве…. Ведь ради слабости «одного мужа по отношению к одной жене» ежедневно, ежечасно государь оскорбляет свой народ, а народ оскорбляет своего государя…

О н а. Как?

О н. Да так… Разве это не оскорбление всех нас, не величайшее пренебрежение ко всей нации и в особенности к нам, монархистам, – это «приятие Распутина». Я верю совершенно, как это сказать… ну, словом, что императрица совершенно чиста… Но ведь тем не менее Распутин грязный развратник… И как же его пускать во дворец, когда это беспокоит, волнует всю страну, когда это дает возможность забрасывать грязью династию ее врагам, а нам, ее защитникам, не дает возможности отбивать эти нападения… Неужели нельзя принять во внимание, так сказать, «уважить» лучшие чувства своих верноподданных? Неужели необходимо топтать их в грязь, неужели нужно заставлять нас краснеть за своего государя?.. И перед врагами внутренними… и перед врагами внешними… а главное… перед солдатами. Это во время самой грозной войны, которую когда-либо вела Россия, это когда от психологии этих солдат зависит все… И подумайте, какое бессилие наше в этом вопросе. Ведь заговорить об этом нельзя… Ведь офицер не может позвать свою роту и начать так: «Вот говорят то, другое про Распутина – так это вздор»… Не может, потому что уже заговорить об этом – величайшее оскорбление. Ну, словом, это невозможно. И тем более невозможно, что может оказаться такой наивный или представляющийся наивным солдат, который скажет: «Разрешите спросить, ваше благородие, а что говорят про Распутина? Так что это нам неизвестно». Офицеру придется рассказывать, что ли?.. Ужас, ужас – безвыходное положение. А сколько офицеров верят в это?..

О н а. Да что офицеры… Весь Петербург в это верит. Люди, которые объясняют это вот так, как мы с вами, их очень немного… Большинство принимает самое простое, самое грязное объяснение…

О н. Да, я знаю… И вот это и есть другая сторона драмы… Это ежедневное, ежеминутное оскорбление государя его народом… Ибо эти чудовищные рассказы – то, что народ поверил в эти гадости, – это тяжкое и длящееся оскорбление всеми нами государя… Оскорбление такое безвыходное, безысходное… Он не может объяснить, что ничего подобного нет, потому что он не может об этом заговорить… Он не может вызвать на дуэль, потому что цари не дерутся на дуэлях… Да и кого бы он вызвал?.. Всю страну?.. Удивительно, конечно, что никто никогда не заступился за честь государыни… Но это происходит, вероятно, потому, что всякий сознает, что она сама создает обстановку, рождающую эти слухи… И вот этот страшный узел… Государь оскорбляет страну тем, что пускает во дворец, куда доступ так труден и самым лучшим, уличенного развратника. А страна оскорбляет государя ужасными подозрениями… И рушатся столетние связи, которыми держалась Россия… И все из-за чего?.. Из-за слабости одного мужа к одной жене… Ах, боже мой!..

О н а. Что?.. Ну что?..

О н. Вот что… Как ужасно самодержавие без самодержца…

Вот о чем денно и нощно жужжит Петроград. Однако, несмотря на эту непрерывную болтовню, в сущности, мы очень мало знаем достоверного об этом человеке, который несет нам смерть.

Немцы в нашем положении основали бы бесчисленное число обществ, ферейнов, посвященных изучению Распутина. У нас нет не только учебных обществ, занимающихся «распутиноведением», у нас попросту ничего хорошенько о нем не знают…

К тому же считается в высшей степени неприличным иметь с ним какие бы то ни было сношения. Поэтому, например, я в глаза его никогда не видел. Личного впечатления не имею.

Между тем было бы полезно его иметь. Потому что в этом человеке, несомненно, есть две стороны.

Вот, впрочем, то немногое, что я о нем знаю.

Вот рассказ некоего Р., киевлянина, которого Киев хорошо знает. Так как он был руководителем одной демократическо-монархической организации, то о нем говорят всякие гадости, но, по-моему, он старик честный, неглупый, хотя и не очень интеллигентный. Вот что он рассказывал.