- Из-за девушки застрелился, - объяснил я. - Не захотела с ним под венец идти.
- Из-за девушки? - еще более удивился старик. - Не стал бы он плакать из-за девушки. Ого! Это молодец.
Откуда тебе о нем знать, подумал я. Дружил он, что ли, с тобой, старым вдовцом? И туда же, рядить.
- А как он застрелился? Как? - допытывался мельник.
- Пруды у них есть, - сказал Шульман. - Беседка стоит. (Знаю, знаю, закивал старик.) Вот там себя и убил.
- Господи! Вот беда! Вот несчастье! - бормотал мельник. - На воздух выйду. - И он исчез.
IX
- Да, так мы о сильной воле говорили, - вспомнил лекарь.
- О слабой, - поправил я. - А если то, что вы называете слабостью, богобоязнь?
- Не надо, не надо! - замахал на меня Шульман. - Не надо бога привлекать. Сами хорошо знаете, что никто, помимо истеричек, в бога не верует.
- Ну уж это вы слишком, - слегка опешил я. - Никто не верует, а меж тем все человечество молится.
- Молится! - хмыкнул Шульман. - Эка важность! Вот в нашей благословенной Отчизне еще трех лет не прошло, как людей от скотского звания освободили. И то под выкуп, как турки. А в Казанском соборе, видели, с какой страстью кресты кладут? Хороши, нечего сказать, христиане. По три шкуры дерут. Тот же хлебосол Володкович. Отчего не хлебосольничать с дармовых денег. И детки под стать. Одна - дура, бездельница, только и есть достоинств, что смазливая, и к тому же истеричка, по голосу слышно, младший - манией величия болен, могу гарантию подписать, старший - но о нем поздно говорить. Хотя в медицинском отношении случай весьма занимательный. Скажу вам даже, что это самоубийство подсказало мне тему исследования. Вернемся из похода - обязательно займусь.
- И вообразить не могу, что вас заинтересовало, - сказал я. - Обычный выстрел в упор. В Севастополе я десятки таких ран видел после рукопашных.
- Это верно, - согласился лекарь, - рана как рана. А любопытно то, что за полчаса, которые вы определили между выстрелом и нашим осмотром тела, оно не должно было охладиться до такой степени. Вот и темка для какого-нибудь студента: "Влияние внешних условий на скорость охлаждения трупа".
- Фу! - поморщился я. - Что за удовольствие. И пользы-то никакой для живых.
Шульман ухмыльнулся:
- А какое удовольствие вам, артиллеристам, рассчитывать разлет шрапнели?
Я собрался возразить.
- Ну да, ну да, - опередил меня Шульман. - Это для славы оружия и блага Родины.
- Но за какое время, вы думаете, - сказал я, - он мог остыть до такого состояния?
- Часа за два, - был ответ.
- Нереально, - сказал я. - Что же, он умер двумя часами раньше, чем курок спустил? Этак выходит, что он уже неживым в беседку пришел.
- Выходит, что так.
- Мистика, Яков Лаврентьевич. Переменим предмет. Меня такая тема совершенно точно лишит сна.
- Могу снотворное предложить, - ответил лекарь. - Батарейный командир, между прочим, воспользовался.
- Естественно, - сказал я. - Такие переживания... Держу пари, что у следующего помещика он потребует сдать детей нашему караулу.
Мы посмеялись над некоторыми странностями нашего подполковника, пришли в хорошее расположение духа, и лекарь, поскольку портвейн в бутылке иссяк, отправился на свою квартиру. Федор поехал его проводить.
Я написал под свидетельством фамилии и чины офицеров, задул свечу, лег на сенник, но не смог заснуть, пока не вернулись Федор и старик. Хотя какая все же странность: что мне было до них?
X
Когда я проснулся, никого в избе не было. Я вышел во двор. Федор возле сарая чистил коня, приговаривая ему нежности.
- Ваше благородие, - сказал он. - Поздравляю вас с праздником.
Я хотел удивиться, но припомнил, что сегодня наш батарейный праздник*; я полез в карман, нашел рубль и подарил Федору.
______________
* Общий праздник гвардейской артиллерии был приурочен к церковному празднеству - Преображению господню, который отмечался 6 августа. Помимо того, каждая батарея избирала себе в заступники кого-нибудь из святых и в день, отведенный ему в церковном месяцеслове, праздновала свой праздник. Судя по дате, которую называет в свидетельстве штабс-капитан Степанов, их батарея считала своей заступницей Деву Марию - Богородицу.
- И я тебя поздравляю, - сказал я. - А сейчас возьми бумагу - на столе лежит, объедь офицеров - пусть подпишут. Все, кроме Нелюдова... А что, наш хозяин давно ушел?
- Давно, - ответил денщик. - Шальной он какой-то, ей-богу. Встал с зарей, потоптался, бумагу вашу прочел, помолился, сапоги в руки - и пошел. Хоть бы сала кусок предложил, так нет, скрылся.
Читать дальше