Николай Верещагин - Записки палеонтолога. По следам предков

Перебравшись через ветхую каменную ограду, мы с грустью убедились, что коллекция рогов и черепов Рекома сильно пострадала от расхищения: ни одного из черепов оленей рогалей, которые мы видели на старых фотографиях Рекома, не висело уже на стенах под цоколем крыши. Только завалинки были обложены старыми отбеленными черепами кавказских козлов, их отпавшими и расслоившимися под дождем и солнцем роговыми чехлами. Местами виднелись разрозненные обломки рогов оленей. На полочке под слуховым окном лежало штук пять довольно свежих вареных черепов кавказских козлов. Стены сарая, сделанные, по описаниям, из бревен истребленного ныне тисса, сохранились великолепно, хотя и насчитывали уже более 400 лет. Нам эти бревна напомнили, впрочем, просто засмоленную сосну.

Мы разделили сферы влияния по завалинкам и начали подсчет и изучение древних трофеев. Через несколько часов удалось установить, что на завалинках находятся остатки 298 особей восточнокавказских козлов — туров, 72 домашних баранов, 39 коров и быков, 17 оленей и 6 домашних коз. Отыскать черепа зубров не удалось, а о них писал еще зоолог К. А. Сатунин в начале века. Возможно, они сгорели в сарае, стоявшем когда-то в стороне, или были похищены.

Наибольшее число рогов и черепов приходилось на 8—13-летних козлов. Более молодых бог Авсати, очевидно, не любил. Только одна пара рогов имела 16 зарубок — зимних угнетений роста — и принадлежала, следовательно, 17-ти летнему козлу.

К концу дня нам удалось выбраться на отдых выше по ущелью. Сосновый лесок с черничником на гранитных россыпях живо напомнил нам моренные ландшафты Карелии. Даже цветущий рододендрон с жесткими полусвернутыми листьями как бы замещал здесь багульник наших северных моховых болот. Ухо невольно пыталось уловить мелодичный посвист рябчика и тяжелый взлет глухаря.

Постепенно мы забрались в березовую рощу на боковой морене Цейского ледника. Мы карабкались и спускались по замшелым гранитным глыбам величиной в маленький дом, продирались сквозь заросли малинника, красной смородины и перистых папоротников и постепенно убеждались, что находимся в царстве снеговых полевок. Под сухими навесами скал зверьки усердно сушили на зиму облиственные веточки лазоревой жимолости, малины, березы, папортника. Присмотревшись, мы заметили обкусанные на высоте полутора метров побеги кустарников, даже кончики плакучих ветвей берез были подстрижены. Было трудно поверить, что неуклюжие, коротконогие полевки способны влезать на гладкие стволы берез и даже спускаться по их ветвям подобно соням или белкам.

После расстановки ловушек-давилок можно было заняться черникой и двинуться к леднику. Мы уже завидовали альпинистам, черные цепочки которых пересекали ледовый склон учебными курсами под самой кромкой тумана.

Язык ледника, вложенный в изъеденное потоком русло ущелья, был грязен и лишь местами сверкал на солнце просветами чистого фирна. Из голубого грота на его конце бешено била и растекалась по камням мощная коричневая струя. От верхней опушки леса пришлось преодолеть две высокие гряды валунов, упиравшихся по краям в зализанные до блеска скалы ущелий — бараньи лбы. Взобраться на ледниковое поле не составило труда. По нему, журча и извиваясь, текла ледяная речушка. Она врезалась в лед уже на полметра. Выше — под границей плотного тумана — начинался ледовый перепад. Ледник, очевидно, перескакивал здесь через какой-то порог, потому что фантастически изрытая и разломанная поверхность его как-то дыбилась местами, а в других зияла трещинами. Вскоре мелкий моросящий дождь заставил нас спуститься вниз.

На следующее утро, забрав ночной улов снеговых полевок, мы вернулись обратно в Мизур. Отсюда, наняв двух лошадей для перевозки багажа и пройдя по узкому ущелью на запад мимо свинцовых рудников Садона, мы поднялись к перевалу Ход. Запомнились какие-то низкие каменные гробницы-ульи, стоявшие местами по днищу ущелья, туман, скользкая, круто идущая вверх тропинка, копны и валки свежескошенного разнотравья с обилием темно-фиолетовых генциан.

Семенов вначале бодро взбирался по круче, но, непривычный к горам, вскоре выдохся и начал ворчать, так как наш проводник преспокойно ехал верхом на менее загруженной лошади. Дигорец явно не понимал наших ощущений. Кончилось тем, что в ответ на усилившиеся выражения недовольства проводник, не желая слезать, предложил Олегу ухватиться за лошадиный хвост, и тот, быстро освоив этот еще неведомый ему способ передвижения, был торжественно вытащен на перевал.