Геннадий Бордюгов - Вчерашнее завтра - как «национальные истории» писались в СССР и как пишутся теперь

Не менее важно другое. Обстановка на «историческом фронте» демонстрировала не разрешимое в пределах гносеологии противоречие между «пролетарской методологией» и национальной историографией, выступавшей с тех же, казалось бы, марксистских классово-центристских позиций. Более изощрённой попытки соединить эти два начала, чем та, которую предпринял М.И. Яворский, наверное, не знала историография. Он заявляет, что нельзя отбрасывать «в синтезе революционного движения в России» явления только потому, что они «носили свою национальную украинскую форму». Тут же делает оговорку, ставящую под сомнение это положение, «что всё же нельзя подходить с этнографическим принципом к историческим явлениям». Заявлены как бы тезис и антитезис. Но синтез не достигается, поскольку он невозможен в принципе: «Когда я говорю — украинское революционное движение, — я понимаю, что это не есть одно национальное движение, а это есть революционное движение, которое происходило на территории Украины, увязываясь с украинской действительностью». Соответственно, нельзя говорить, что какой-либо революционер «перестал быть украинским революционером потому, что ушёл от украинства», и что «украинское революционное движение есть только в этнографических границах, а русское революционное движение — в русских этнографических границах» {48} 48 Там же. С. 461, 465–466. .

Концептуальный тупик очевиден. Этнонациональное оставалось самим собой, несмотря на все методологические и методические ухищрения. Многоопытный Покровский знал, что говорил, когда советовал «на время» предать забвению все национальные традиции. На практике это означало соединение официальной историографии СССР с великорусской национальной традицией. Что и было сделано, только не на добровольной основе. Таким, как Яворский, не оставалось места в историографии и самой новой жизни. После исключения из партии в начале 1930 года, шестилетнего заключения на Соловках он был 9 октября 1937 года постановлением особой тройки приговорён к расстрелу с клеймом «фашиста» и «националиста».

Однако национальную историографию в принципе нельзя уничтожить, не отказываясь от науки как социального института и исследовательской традиции вообще. Национальный историк, теоретически недействительный, продолжал существовать на потребу мобилизационных методов управления в 1930-е — середине 1950-х годов. Когда в Постановлении ЦК ВКП(б) об идеологической работе в парторганизации Татарии 1944 года говорилось о необходимости устранить допущенные отдельными историками серьёзные недостатки националистического характера в освещении истории Татарии, все причастные к идеологии и культуре понимали, что речь идёт прежде всего о национальных историках. А указания адресованы местным политическим элитам и касаются они их позиции и поведения в целом.

Национальный историк Наки Исанбет, занимавшийся эпосом об Идегее, фигурант разборок в ЦК партии, ноябрьского 1944 года постановления бюро Татарского ОК КПСС, посвященного его статье об этом дастане, неизменно служил объектом разоблачений и поучений. Ещё в начале 1930-х его объявили участником мифической организации писателей «Джигедян» («Семёрка»), арестовали, но вскоре вместе с другими отпустили. Собранные местными чекистами материалы тогда не потянули на приговор в Особом совещании ОГПУ. Дела вернулись из Москвы с пометкой: «В них только намерения, а фактов действия нет». Критика в адрес Исанбета продолжалась и в 1960–1970-е годы {49} 49 См.: Султанбеков Булат. История Татарстана: страницы секретных архивов. — Казань, 1994. .

Лик национального историка проглядывал в рецензиях {50} 50 Дьяконов М. [Рец. кн.: Гафуров В. История таджикского народа в кратком изложении. Т. 1. — Сталинабад, 1947 (на тадж. языке)] // Вопросы истории. 1948. № 7. , [5] «Рецензируемая книга является первым опытом написания истории таджикского народа и принадлежит перу таджикского историка и общественного деятеля». и некрологах [6] В извещении о кончине историка С.И. Джанашиа говорилось, что он «отражал кипение грузинской научной общественности». — Вопросы истории. 1948. № 1. С. 159. . Его голос пробивался даже на самых жёстких проработках и обсуждениях. Оговариваясь, что судьбы народов СССР «столь тесно переплетены, что по существу и объекты изучения в основном являются одними и теми же» {51} 51 См.: Вопросы истории. 1948. № 6. , представитель национальной историографии всё же ставил вопрос о значении украинской, белорусской, других историографии.