Петр Балаев - АНТИ-Стариков. Почему история все-таки наука

И не надо бить себя лаптем в грудь, никакую Францию не бросились спасать, ради себя самих двинули две армии в район Мазурских озер, в самое сердце фатерлянда, прямо в Пруссию, чтоб немцам было больнее всего. Их империя оттуда зародилась, там поместья почти всех генералов германских. С одной надеждой туда двинули, чтобы кайзер как можно больше войск с западного фронта снял, не было других надежд, потому как рухнет Франция — такие проблемы будут!

Я непатриотичные мысли излагаю? Коробит от того, что вроде бы не так по-рыцарски выглядит наше наступление в 1914-м? Конечно, более патриотично жить с образом карикатурно-глупого русского командования, которое все действия по собственному спасению могло предпринимать только после истерик посла союзнической державы.

И теперь я совершу очередной акт «убийства» г-на Старикова с его песнями о спасении Франции. Цитата из «Кто убил РИ?»:

«Генерал Брусилов, несомненный герой той войны, автор знаменитого Брусиловского прорыва вспоминает: «С начала войны, чтобы спасти Францию (главнокомандующий)… решил нарушить выработанный раньше план войны и быстро перейти в наступление, не ожидая окончания сосредоточения и развертывания армий».

А теперь «ушастый кролик»:

«С начала войны, чтобы спасти Францию, Николай Николаевич совершенно правильно решил нарушить выработанный раньше план войны и быстро перейти в наступление, не ожидая окончания сосредоточения и развертывания армий. Потом это ставилось ему в вину, но в действительности это было единственно верное решение. Немцы, действуя по внутренним операционным линиям, естественно, должны были стараться бить врагов поочередно, пользуясь своей развитой сетью железных дорог. Мы же с союзниками, действуя по внешним линиям, должны были навалиться на врага сразу со всех сторон, чтобы не дать немцам возможности уничтожать противников поочередно и перекидывать свои войска по собственному произволу».

Почувствуйте, как говорится, разницу. Ну и фокусник вы, Николай Викторович! Но и этого мало, тремя абзацами ниже в мемуарах Брусилова читаем:

«Францию же необходимо было спасти, иначе и мы с выбытием ее из строя сразу проиграли бы войну».

Теперь вопрос к Николаю Викторовичу: а зачем он это утаил? И себя спросим: так кого же спасали, себя или только союзников?

Вот так скоропостижно тонет версия о бескорыстной помощи союзникам. И вся эта баллада о русском неподготовленном наступлении в виде жертвы на алтарь союза — яйца выеденного не стоит. Не так ли?

Но я еще больше скажу: того недоумка, который в 1914 году стал бы опровергать утверждение г-на Старикова о бескорыстном спасении Парижа, без лишних разговоров надо было бы повесить на фонаре, который стоял на улице рядом с аптекой.

Потому как предстоял раздел мира послевоенного. Только вот торт нужно делить и кушать после того, как он испекся, а не сырое тесто в рот запихивать прямо на глазах приличной публики.

Я уже писал, что за сам процесс вступления в Первую мировую войну, Никки достоин звания императора или, по крайней мере, должности министра иностранных дел, но дальше…

То, что он начал творить дальше, если принять на веру существующее мнение о Николае Втором как о маленько глупом, набожном чудаке, можно объяснить только одним: парень почувствовал себя реально великим, у него от осознания этого величия снесло крышу. Иначе нельзя объяснить, зачем он сказал такие вещи французскому послу 21 ноября 1914 года. Прочитайте полностью, что пишет М. Палеолог:

«Зажегши папиросу и предложив мне огня, он сразу приступает к делу:

— За эти три месяца, что я вас не видал, совершились великие события. Чудесные французские войска и моя дорогая армия дали такие доказательства своей доблести, что победа уже не может от нас ускользнуть. Конечно, я не строю себе никаких иллюзий относительно тех испытаний и жертв, которых еще потребует от нас война. Но уже сейчас мы имеем право, мы даже обязаны посоветоваться друг с другом о том, что бы мы стали делать, если бы Австрия и Германия запросили у нас мира. Заметьте, что, действительно, для Германии было бы очень выгодно вступить в переговоры, пока военная сила еще грозна. Что же касается Австрии, то разве она уже не истощена вконец? Итак, что же мы стали бы делать, если бы Германия и Австрия запросили у нас мира?

— Вопрос первостепенной важности, — сказал я, — это знать, сможем ли мы договариваться о мире, и не явится ли необходимым диктовать его нашим врагам. Какова бы ни была наша умеренность, мы, очевидно, должны будем потребовать у центральных империй таких гарантий и таких возмещений, на которые они никогда не согласятся, если только не будут принуждены просить пощады.